Хорошо! - [5]

Шрифт
Интервал

На них не глядят
                            и их не слушают —
они
      у штыков в лесу.
Они
       упадут
                   переспевшей грушею,
как только
                 их
                      потрясут.
Голос — редок.
Шепотом,
                знаками.
— Керенский где-то? —
— Он?
           — За казаками.
И снова молча.
И только
              по́д вечер:
— Где Прокопович?—
— Нет Прокоповича.
А из-за Николаевского
чугунного моста́
как смерть,
                  глядит
                              неласковая
Аврорьих
               башен
                          сталь.
И вот
         высоко
                     над воротником
поднялось
                 лицо Коновалова.
Шум,
         который
                       тек родником,
теперь
           прибоем наваливал.
Кто длинный такой?..
                                  Дотянуться смог!
По каждому
                   из стекол
                                   удары палки.
Это —
           из трехдюймовок
шарахнули
                  форты Петропавловки.
А поверху
                город
                         как будто взорван:
бабахнула
                 шестидюймовка Авророва.
И вот
         еще
                не успела она
рассыпаться,
                     гулка и грозна,—
над Петропавловкой
                                 взви́лся
                                              фонарь,
восстанья
                 условный знак.
— Долой!
                На приступ!
                                   Вперед!
                                                На приступ! —
Ворва́лись.
                  На ковры!
                                 Под раззолоченный кров!
Каждой лестницы
                             каждый выступ
брали,
           перешагивая
                                через юнкеров.
Как будто
                водою
                           комнаты по́лня,
текли,
          сливались
                            над каждой потерей,
и схватки
                вспыхивали
                                    жарче полдня
за каждым диваном,
                                у каждой портьеры.
По этой
             анфиладе,
                              приветствиями о́ранной
монархам,
                 несущим
                                короны-клады,—
бархатными залами,
                                 раскатистыми коридорами
гремели,
               бились
                           сапоги и приклады.
Какой-то
              смущенный
                                 сукин сын,
а над ним
                путиловец —
                                      нежней папаши:
«Ты,
       парнишка,
                       выкладай
                                       ворованные часы —
часы
        теперича
                       наши!»
Топот рос,
                 и тех
                          тринадцать
сгреб,
          забил,
                    зашиб,
                               затыркал.
Забились
                под галстук —
                                   за что им приняться? —
Как будто
                топор
                          навис над затылком.
За двести шагов…
                              за тридцать…
                                                     за двадцать…
Вбегает
             юнкер:
                        «Драться глупо!»
Тринадцать визгов:
                               — Сдаваться!
                                                   Сдаваться! —
А в двери —
                     бушлаты,
                                     шинели,
                                                   тулупы…
И в эту
            тишину
                         раскатившийся всласть
бас,
       окрепший
                       над реями рея:
«Которые тут временные?
                                          Слазь!
Кончилось ваше время».
И один
            из ворвавшихся,
                                       пенснишки тронув,
объявил,
               как об чем-то простом
                                                   и несложном:
«Я,
     председатель реввоенкомитета
                                                        Антонов,
Временное
                  правительство
                                    объявляю низложенным».
А в Смольном
                       толпа,
                                 растопырив груди,
покрывала
                 песней
                             фе́йерверк сведений.
Впервые
              вместо:
                           — «И это будет…» —
пели:
         — «И это есть
                                 наш последний…» —
До рассвета
                    осталось
                                   не больше аршина,—
руки
        лучей
                  с востока взмо́лены.
Товарищ Подвойский
                                   сел в машину,
сказал устало:
                       «Кончено…
                                         в Смольный».
Умолк пулемет.
                         Угодил толко́в.
Умолкнул
                пуль
                        звенящий улей.
Горели,
             как звезды,
                               грани штыков,
бледнели
                звезды небес
                                      в карауле.
Дул,
       как всегда,
                        октябрь
                                     ветра́ми.

Еще от автора Владимир Владимирович Маяковский
Флейта- позвоночник

Вначале поэма называлась "Стихи ей". Отдельной книгой вышла в феврале 1916 года. Все дореволюционные издания содержали цензурные изъятия. Купюры были восстановлены только в сборнике "Все сочиненное Владимиром Маяковским" (т.1-2, 1919), где поэма была напечатана под названием "Флейта позвоночника"."За всех вас,которые нравились или нравятся,хранимых иконами у души в пещере,как чашу вина в застольной здравице,подъемлю стихами наполненный череп.".


Баня. Клоп

«Баня» (1929) и «Клоп» (1928) – интереснейшие сатирические пьесы Маяковского. Жанр этих комедий трудно определить – настолько оригинально и естественно в них соседствуют едкая социальная сатира, фантастика и фантасмагория. В причудливых, эксцентричных сюжетах «Бани» и «Клопа» автор в увлекательной и забавной форме обличил ненавистные ему мещанство и лживость, бюрократизм и ханжество. В сборник также вошли поэмы «Люблю», «Про это», «Хорошо!».


Что такое хорошо и что такое плохо (ч/б рисунки)

Что такое хорошо и что такое плохо.Рисунки Алексея Пахомова. 1949 г.


Война и мир

В поэме «Война и мир» (вторая половина заглавия в дореволюционной орфографии писалась через «i» — «Mip», то есть вселенная) необыкновенная широта поэтических ассоциаций, гиперболизм поэтического стиля Маяковского соединяются с осознанием им невиданного размаха социальных противоречий жизни. Место действия поэмы — огромная арена, весь мир, а действующие лица — не только народы и страны, но и вся вселенная. Любовь к человеку, к «живому», противопоставлена в поэме «убийце-победе».


Люблю

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Стихотворения (1916)

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.