Хороший ученик - [79]

— Я не говорил, что собираюсь в Азкабан, — запротестовал я.

— Ну как же. Во–первых, говорил, а во–вторых, не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться — рано или поздно ты туда отправишься.

Несколько секунд я непонимающе смотрел на портрет. Об Азкабане я не рассказывал никому, кроме Кэрроу, но откуда портрет мог знать?.. "А ведь мог!", осенило меня через секунду. Снейп увидел, что я догадался, и кивнул.

— Да, Амикус все такой же сентиментальный и болтливый. Но я его не виню. После Азкабана он изменился в лучшую сторону. Я не ожидал увидеть его таким… поумневшим.

— Погодите, — перебил я, ухватившись за фразу. — Вы не могли знать, что он в Азкабане, и чего‑то от него ждать. Ведь он заказал вас после того, как освободился!

Снейп смотрел на меня почти с жалостью. Потом объяснил:

— Разумеется, пока меня не было, я ничего ни от кого не ожидал. Но когда мой портрет оживили, и Кэрроу забрал его у художника, он рассказал мне всё, что с ним происходило. И то, каким я его увидел, показалось мне необычным и неожиданным. Ты ведь тоже удивился — думал, наверное, что он день и ночь пьянствует, наверняка и Блэка припомнил как единственного, кого видел после тюрьмы… кроме себя, разумеется.

Что‑то происходило с личностями тех, кого изображали художники. Воспоминания и знания — это не весь человек. Менялись реакции, манера общения; может быть, косвенное влияние оказывал автор картины, а может — среда, в которую портрет попадал, но это был какой‑то другой Снейп, и я пока не мог определить, нравится он мне таким или нет.

— Это легко, — объяснил портрет свою проницательность. — Мы всегда реагируем одинаково в схожих ситуациях. Ты думаешь, что знаешь человека, ждешь от него определенного поведения, но иногда дожидаешься совсем другого. Хотя чаще, конечно, оказываешься прав.

— А что насчет вашего второго портрета? — спросил я. — Вы ожидали, что Поттер его закажет?

— Поттер такой же сентиментальный, как и Амикус. Да и ты, если уж на то пошло.

— У меня нет вашего портрета, — возразил я. Снейп приподнял уголок губ.

— Зато у тебя есть чувство вины. Это еще хуже.

— Ах вот оно что, — догадался я. — И теперь вы пытаетесь сделать так, чтобы его у меня не стало? Но вы все неправильно поняли. Мое чувство вины связано с собственной глупостью и недогадливостью, с тем, что я сделал неверный выбор, хотя мог бы сделать правильный. Я чувствую вину за вашу смерть, потому что принял неправильное решение и остался в замке. Это не сентиментальность, это досада на свой непрофессионализм.

— Да тебе было семнадцать лет! — разозлился портрет. — Какой к черту профессионализм, что ты о себе возомнил! Тоже мне, гений контрразведки… Ты был школьником, которым помыкали все, кому не лень. Это сейчас тебе кажется, что ты мог что‑то изменить, а тогда тебя бы просто пристрелили, и поверь, никто бы не озаботился рисованием твоего портрета.

Мне стало смешно.

— Ладно, — сказал я. — Думайте, как хотите. А я знаю то, что знаю.

Снейп возмущенно молчал.

— Ну, может, вы немного и правы, — пошел я на попятный, — но только если говорить о монастыре. Возможно, мне все‑таки стоило туда спуститься.

— Твое будущее было предрешено с тех самых пор, как ты попал в поле зрения Клайва Пирса, — сказал портрет, качая головой. — Ты мог спуститься в монастырь, мог учиться в Европейском университете, мог бездельничать в баре Аберфорта, но рано или поздно все равно оказался бы в Легионе. Монастырь был просто для того, чтобы на время спрятаться и переждать, если дела станут совсем плохи.

— Я об этом догадывался…

— Вот и замечательно, — Снейп встал. — Тогда ты должен догадываться и о другом: разговаривать с дементорами — бессмысленная, бредовая, опасная затея.

— То есть вполне в моем стиле, — улыбнулся я. Портрет выругался, дернул мантию, зацепившуюся за куст у скамьи, и с рассерженным видом покинул полотно.

В коттедже я появился в хорошем расположении духа, планируя завтрашний день и мысленно составляя перечень того, что надо будет предпринять. Я немного жалел, что поссорился с Риддлом, иначе уже рассказал бы ему, что мы нашли и чего не нашли в Отделе Тайн. Возможно, мне действительно не стоило так себя вести, но я надеялся на потепление отношений: эти дни портрет наверняка скучал, сидя в темноте и одиночестве, и не будет гордо игнорировать меня из‑за размолвки, случившейся неделю назад.

Портрет действительно скучал и казался готов продолжить нашу ссору, посматривая на меня холодно и выжидающе, однако сперва я закрылся в комнате, чтобы написать несколько писем, в том числе Ларсу, отослав ему список поручений, к выполнению которых он должен был немедленно приступить.

— Хочу рассказать тебе, что мы нашли в Отделе Тайн, — произнес я, вернувшись на кухню и сев за стол напротив портрета. Лицо Волдеморта оставалось неподвижным, будто он не до конца верил моему желанию, но я не стал его мучать и пересказал все, что произошло в тот день, когда мы втроем спустились в комнату с Аркой, а потом нашли его прикованное к стулу тело, не упомянув, правда, о речи Поттера перед объективом телефона.

— Никаких следов души патронус не увидел, — закончил я. — Вариантов здесь два — либо она уже там, где души всех мертвых, либо, если она еще здесь…