Хороший ученик - [10]

— Климатических? — удивился я. — Они хотят над лесом персональный климат?

— Хотят, — сказал Нордманн без тени усмешки. — Но ты же знаешь, как сейчас обстоят дела с погодой. Все окончательно дестабилизировалось, а наши вмешательства только усилят хаос. Проблема в том, что человеческие дела кентавров не интересуют, они изоляционисты.

Кентавров я решил взять на себя, полагая нагрузить Ларса хоть какой‑то работой помимо организации моих встреч.

Когда все поднялись, собираясь расходиться, Невилл сказал:

— Надо сообщить детям Гарри, что их отец в больнице.

— Я могу отпустить Поттеров на выходные, — предложила Макгонагалл.

— Сообщить ты можешь, — ответил я Невиллу, — но отпускать их нельзя. Дети — самый легкий доступ к родителям. И если за ними кто‑то придет, то как бы он ни выглядел, прежде, чем пускать его в замок, не поленитесь использовать Темные Очки.

— Разумеется, — фыркнула Макгонагалл. — Кремер всегда проверяет посетителей.

Следом за Шварцем, Лонгботтомом и Нордманном я направился к дверям в холл, однако директор мягко взяла меня за локоть.

— Подожди, Линг, — сказала она. — Задержись на минуту.

Дождавшись, пока остальные покинут Большой зал, она внимательно посмотрела мне в глаза и спросила:

— Ты к нам еще заглянешь?

— Думаю, да, — ответил я. — И не раз.

— Хорошо, — кивнула директор. — Буду рада встретиться с тобой вновь.

И только выйдя из замка, я подумал, что Макгонагалл, возможно, передавала мне не свое приглашение.

По окончании военного училища я отправился служить в Центральную Азию, потом в Африку, и все это время нарисованная мной в школе картина с монахом висела в доме Мэй. Монах не надоедал ей своим присутствием и большую часть времени проводил в Хогвартсе. Когда меня послали в Норвегию, я взял картину с собой, однако монах, сперва заглядывавший довольно часто, скоро утратил интерес к моей однообразной жизни и пропал окончательно. Я его не вызывал — не было необходимости, — но теперь, после приглашения Макгонагалл, подумал о том, чем же он так увлеченно занимается в школе, хранит ли верность своему создателю и не соблазнился ли чужими посулами.

Вернувшись в Лондон, я покопался во флэшках, нашел подходящую музыку — расслабляющую и концентрирующую одновременно, — и, приведя себя в порядок, улегся на кровати, держа перед собой рисунок Кана. Этот рисунок и сегодняшнее посещение школы приблизило те далекие времена: в сознании всплывали образы, почти забытые сцены, обрывки фраз, фрагменты происшествий, лица, и я понимал, что несмотря на все влияние, оказанное на меня Хогвартсом и встреченными там людьми, память пренебрегала деталями: я знал, что было, но не помнил, как.

— Что это? — Проснувшаяся Мадими выползла из‑под ламп и забиралась сейчас на постель. — На что ты смотришь?

Я показал ей рисунок. Устроившись рядом, она свернулась поуютнее и положила голову мне на грудь.

— А что здесь не так? — спросила она.

— Все так, — ответил я. — В том‑то и беда.

— Ты что‑нибудь придумаешь, друг мой, — негромко произнесла Мадими. — Ты всегда придумывал.

Глава 2

В воскресенье утром, во второй и последний день пребывания Тао в Британии, я появился у своего арендованного дома на морском берегу и застал ее сидящей на крыльце с чашкой кофе.

— А ты, оказывается, вруша, — укоризненно сказала Тао вместо приветствия.

— Вруша? — Я едва не рассмеялся, услышав от нее такое детское слово.

— Ты сказал, что на доме лежит пара заклятий, а тут практически невозможно колдовать.

— Но на доме действительно лежит пара заклятий, — с улыбкой ответил я.

— Зато каких! — воскликнула Тао, вставая. — Теперь понятно, почему здесь нет электроники.

— Она есть в Лондоне. Если хочешь посмотреть мою технику, допивай кофе и вперед.

— Я хочу повидать Мадими, — обиженно буркнула Тао и вошла в дом.

Почему она так любила мою змею? Тао не говорила на парселтанге, как и Мэй с Ин (что касается Кана, мы не знали наверняка), но ее отношение к Мадими являлось очень эмоциональным, как чувства ребенка к домашнему питомцу. Мадими терпеливо сносила ее ласки с тех самых пор, как я впервые привез ее из Африки, где нашел в джунглях во время смертельной схватки с двумя другими змеями ее породы. Пусть я забыл свои разговоры с магматическими питонами из Запретного леса, но прекрасно помнил, что обязан им жизнью, хотя, если бы за мной не числилось никаких долгов, я бы все равно спас ее от более молодых и сильных родственников, которые тогда почти победили. Мадими не говорила, что вызвало конфликт, хотя ее история наверняка оказалась бы интересной — социальная структура змеиных кланов была изучена гораздо хуже, чем сообщества других магических животных.

Из вежливости или по каким‑то иным соображениям Мадими проявляла к Тао ответную привязанность, и когда я приезжал в Дахур по делам или в отпуск, они хорошо ладили. Остальные относились к ней вежливо, но не питали особых восторгов по поводу пребывания в доме разумной, но ядовитой змеи. Впрочем, когда у Кана появился Чу, я на всякий случай перестал брать ее с собой.

В Лондоне Тао поздоровалась с Мадими, поносила ее на руках, похвалила новую шкурку, наговорила много приятных слов, которых змея все равно не поняла, покопалась в моих флэшках, а потом изъявила желание посетить Косой переулок.