Хороший тон. Разговоры запросто, записанные Ириной Кленской - [20]

Часто бывая в нашем Отделе Востока, я брожу, размышляю, разглядываю узоры. Один хрустальный сосуд особенно хорош: горный хрусталь нежен и хрупок, и сделать из него чашу, вырезать на нём цветы, фигурки – невероятное мастерство, магия. Возможно, художник действительно чародей. Я представляю, как в этот дивный кубок наливали тёмный алый шербет или вино, представляю, как загорался хрусталь и закипала кровь. Недаром считалось, что красный цвет возбуждает мистические чувства. Знаменитый кубок святой Ядвиги… Святая Ядвига – одна из особо почитаемых католических святых, у неё был кубок, обладавший чудесным свойством: вода в нём превращалась в священное вино. «Ты пьёшь вино святое – и многие миры и тайны открываются тебе». Чудное соединение – восточный кубок превратился в атрибут христианской святой.

Тонкие нити связывают разные культуры, а музей напоминает: мир един, но он разнообразен в своём единстве. Бог – един и непостижим, но к нему можно приближаться разными путями, много дорог ведут к нему. Искусство помогает приблизиться и терпеливо смиряться перед удивительным многообразием мира. Самое страшное – гордыня, именно она – причина раздора, бед, злобы.

Есть одна история. К Пророку пришли люди и стали спрашивать, не гордый ли человек их сосед, который слишком много занимается своей внешностью. Они получили ответ: «Бог красив и любит красивое».

1 ноября 1920 года – день рождения Отдела Востока. Когда было создано отделение мусульманского Средневековья – мусульманского Востока, его возглавил 33-летний Иосиф Абгарович Орбели. Молодой преуспевающий учёный был известен как исследователь Кавказа, археолог, знаток восточных языков и, кроме того, яркий, энергичный, смелый. Какой у него был характер? Шутили у нас: «На первом этаже – в Отделе древностей – говорят по-немецки, на втором – где картинные галереи – говорят по-французски, а на третьем – армянин Орбели смачно матерится по-русски». В 1934 году Орбели возглавит Эрмитаж и 17 лет будет им руководить. Он от многого уберёг музей, много важных преобразований проведёт, многих спасёт от гибели.

Я помню его, конечно, очень хорошо: мы даже жили какое-то время в одной квартире. Что помню? Его кабинет – огромная мрачноватая комната, уставленная книгами. К книгам он относился как к живым существам, оберегал. Рассказывают, что его жена, Антонина Николаевна Изергина, специалист по западноевропейской живописи, остроумная, блестящая, но, как говорил Орбели, «не рассчитывайте на изысканный ужин». Гости собирались, разговаривали, спорили, Орбели ласково говорил: «Антонина ушла на кухню, скоро будет ужин, а может быть – просто чай?!» Антонина Николаевна уходила на кухню и пропадала надолго, может быть, час проходил. Орбели усмехался: «Кажется, что она жарит барана. Не обольщайтесь… когда позовут к столу – выяснится: на столе чай и двести граммов сыра или пряники».

Характер Орбели? Я часто о нём думаю… Мирный, вежливый человек, но его не случайно называли «Маленьким Сталиным»: безупречно владел искусством интриги и конфликта, никогда не боялся конфликтов с властью… и ничего не боялся. Однажды пришло строгое письмо – «сколько дворян работает у вас в Эрмитаже?».

– Видите ли, мне трудно судить. Дело в том, что по материнской линии мой род известен как царский с X века, а по отцовской – с XII. Согласитесь, мне трудно судить о русских дворянских фамилиях, они, как правило, исчисляются с XVII века.

Орбели получил приказ составить список сотрудников Эрмитажа, имеющих дворянское происхождение. Он составил и отправил: первым в этом списке стояла его фамилия.

Говорят, что в 1930-е годы существовал план: заменить статую ангела на шпиле Петропавловского собора на изображение Сталина. Иосиф Орбели ознакомился с планом и сказал: «Помилуйте, товарищи, Петропавловский шпиль отражается в Неве, и что же вы хотите – чтобы товарищ Сталин оказался вниз головой?» Ангел остался.

Орбели многих спасал, кого-то спасти не удалось… страдал. Во время войны помог Эрмитажу выжить, помог спасти шедевры, сохранил сотрудников. «Я никогда не был артиллеристом, но в Эрмитаж попало тридцать снарядов, а в мост рядом – один. Я могу с уверенностью судить о том, куда целился фашизм. В этих пределах я – артиллерист» – это выступление на Нюрнбергском процессе.

Рассказывают: когда он начинал создавать Отдел Востока – собирал и привозил в Эрмитаж восточные редкости, удивительные предметы из разных собраний, музеев. Он брал всё, что другим было не нужно или казалось ненужным: в результате собралась одна из богатейших коллекций восточного искусства в мире, более того, именно Орбели и его Отделу Востока мы обязаны тем, что удивительные сокровища Эрмитажа сохранились, остались в России. Дело в том, что в начале 1920-х годов активно и нагло действовала некая структура под названием «Антиквариат». Она специально была создана для того, чтобы отбирать наиболее ценные экспонаты из музеев и выгодно их продавать за рубеж. В Эрмитаже, например, было отобрано почти три тысячи картин для продажи и многие были проданы. Что сделал возмущённый Орбели? Он, беспартийный, в 1932 году написал личное письмо Сталину о беспределе и легкомыслии, о незаконности продаж. Письмо передал по личному каналу Енукидзе – старый друг Бориса Васильевича Леграна, тогдашнего директора Эрмитажа. Напомню: Авель Енукидзе – крёстный отец жены Сталина, близкий к дому человек, член ЦК – человек, который мог запросто войти к вождю и поговорить. Его любила и знала вся семья – был на хозяйстве, в Кремле решал все важные жизненные вопросы обитателей. В фондах Эрмитажа это письмо хранится: «…Деятельность “Антиквариата”, и до сих пор тяжело отражавшаяся на Эрмитаже вообще, за последние годы приобрела особенно угрожающие Эрмитажу формы, а в настоящее время заявками “Антиквариата” ставится под угрозу и сектор Востока, притом в форме, которая неминуемо должна будет привести к полному крушению нашего дела… Я окончательно утвердился в неслучайной и глубоко вредительской природе операций, развертывавшихся с 1928 по 1932 год, по продаже за границей наиболее ценных картин и других наиболее замечательных произведений Эрмитажа, которые снимались по молниеносному приказу и исчезали из Эрмитажа иногда в течение получаса».