Хороший, плохой, пушистый - [47]

– Мы назвали его Джорджем в честь ветеринара, к которому возили, когда он плохо себя чувствовал, – сказала Джули.

– Он, случайно, не из Калифорнии?

– Кто, еж?

– Нет, ветеринар.

– Да, из Калифорнии. Любит ежей и много знает о них. Твой знакомый?

Я вспомнил доблестные усилия Джорджа поставить на ноги Шипли и как несколько месяцев назад мы примеряли его имя к Грэму, и подумал, скольких же тварей наградил своим именем наш суперветеринар?

С Джули и ее живущим по соседству деверем Филом я отправился в сад знакомиться с Джорджем – признанной колючей версией гения из мира зверей. Но сначала его нигде не нашли. В одном из маленьких деревянных ящиков без дверей обнаружилось существо, но оно было явно не ежом. Во-первых, значительно крупнее. Во-вторых, оно покрыто пыльным темно-серым мехом. В-третьих, практически не живое.

Реакция Фила удивила меня. Главным образом потому, что он не воскликнул: «Что за чертовщина? Откуда здесь этот плод содомии? Я немедленно зову главного зоологического эксперта!» Я решил, что это крыса, но полной уверенности не было: существо оказалось крупнее всех экземпляров, которых приносили Шипли и Ральф.

– Встречаются еще больше, – похвастался Фил и ткнул существо в бок палкой, чтобы убедиться в отсутствии признаков жизни.

Джордж, к счастью, обнаружился в другом ящике – уже свернувшимся в ожидании зимы.

Действительно, еж, и сколько бы я ни искал в нем отличий, в своем сонном состоянии он напоминал всех остальных ежей. Мы направились домой, оставив его в блаженной дреме вдали от всех опасностей: Пенсильвании, Дэвида Беллами, барсуков, автомагистралей и недоумков, которые пытаются напоить его молоком или уговорить вступить в романтические отношения с огромным, лохматым, полосатым котярой.

* * *

Через неделю после поездки к Джули я получил от нее сообщение. Я доигрывал последние лунки партии в гольф в Бедфордшире, и пока мои партнеры Робин и Пэт пытались закатить туда мяч, отошел в соседнюю рощицу, чтобы прочитать текст.

«Одному ежу требуется помощь. Его надо отвезти к ветеринару, неподалеку от тебя. Сама я сейчас попасть туда не могу. Поможем? Еж носится по ванной и вытворяет бог знает что».

Я спросил Джули, когда мне нужно быть там. Ответ пришел быстро: ежа надо забрать в течение двух часов. Если пробок не будет, за два часа я попаду из Бедфордшира в Норфолк. Мне хотелось вернуться с клюшкой в руке к Пэт и Робину и объявить: «Я отчаливаю – еж в беде», но решил, что лучше этого не делать.

Понял, что так чудаковатость берет над человеком верх – нападает незаметно, распространяется медленно, пока не переполнит личность. В молодости люди бывают необычными, но не чудаковатыми. Требуется время, чтобы эксцентричные хобби или пристрастия, которые поначалу кажутся забавными – например, выходить на люди в смешной шляпе, приводить в паб овцу или даже развесить во всех комнатах в доме изображения зайцев, – превратили человека в нечто иное. Старение и осознание мимолетности существования также способствует тому, что люди перестают бояться показаться смешными и сами меньше видят смешное в других. Помню, в какое я пришел отчаяние, когда мой дед, решив отвезти меня на соревнования по гольфу, остановился на сельской дороге, по которой только что прошла лошадь, и лопатой стал кидать навоз прямо в багажник. Не представляю, чтобы я отчудил нечто подобное, но тот эпизод с годами мне кажется все менее нелепым. Не исключено, что в старости я буду воспринимать поведение деда как естественную составляющую езды по сельской местности.

Недавно отец решил посетить большое и довольно необычное сборище издателей в Лондоне. Прежде ему не приходилось бывать на таких мероприятиях, и он очень нервничал. Через час после того, как отец уехал, мне позвонила мать.

– Он готовился, – сказала она. – Взял с собой целую сумку собранных на огороде цукини. Я его отговаривала, но ты же отца знаешь – разве он послушает!

Я рассмеялся, а затем вспомнил, в какую сам попал историю несколько месяцев назад. Я ездил за покупками на северное побережье Норфолка и по дороге домой остановился в Норидже около аптеки. Но тут понял, что мой бумажник остался на дне полной сумки и чтобы до него добраться, нужно выгрузить на прилавок часть дневной добычи.

Во всех нас живет некая генетическая предрасположенность. Вопрос в том, насколько мы лишились способности смущаться. Сначала тридцатипятилетний мужчина задерживает очередь покупателей и обескураженного продавца, копается в сумке и выкладывает на всеобщее обозрение собранный в полях шпинат, потому что ему взбрело в голову купить три пузырька шампуня с кондиционером по цене двух. Затем шестидесятилетний человек хочет всучить претенденту на Букеровскую премию овощ фаллической формы. И наконец, улыбающийся дед с лопатой позади лошади и подросток, с досадой наблюдающий за ним.

В двадцать пять лет я бы посчитал нелепой мысль сорваться с партии в гольф и лететь за сто миль спасать чьего-то ежика. Именно в том возрасте я познакомился с Медведем. Хорошо помню тот день, он выдался суматошным. Утром я работал, отрывался всего пару раз, чтобы прочитать пришедшие на почту смешные объявления, но ни одно из них не имело отношения к кошкам. Затем сел в метро на станции «Финсбери-парк» и поехал встречаться с литературным агентом. Прочитав пробную главу моей первой книги, тот решил подписать со мной договор. После встречи я пообещал себе поработать в каком-нибудь кафе, но, как водится, задержался у букиниста и в магазине пластинок. Потом сел в автобус и направился в Камден послушать вечерний концерт одной группы, чтобы написать материал для газеты. Этой группе прочили большое будущее, но если сейчас произнести ее название в присутствии молодого человека, ответом будет недоуменный взгляд. Там я был с девушкой, с которой стал недавно встречаться. Оттуда поехал знакомиться с ее котами, Джанетом и Медведем, и вскоре они изменили всю мою жизнь.