Хороший, плохой, пушистый - [39]

– В прошлом году мать Тома сфотографировала меня здесь. Я изображал, будто сражаюсь с этой зверюгой. – Отец показал Джемме на чучело гиены в центре посетителей.

Я так и представлял свои отношения с очередной партнершей. Несколько месяцев все идет нормально, а затем она понимает, во что вляпалась с точки зрения генетики, и дает деру. Я не роптал и не стал бы жаловаться, если бы Джемма порвала со мной. Но она на удивление стойко держалась. И даже проявила интерес, когда отец прочертил подобранной палкой позади себя на песчаной дорожке линию, чтобы проиллюстрировать, сколь коротка история человечества в жизни планеты. Разглагольствуя на эту тему, он нацепил на себя шутовские усы Сальвадора Дали, купленные в сувенирной лавке Уэлбекского аббатства, и это стало очередным испытанием терпению Джеммы и ее умению слушать собеседника.

На обратном пути к машине я наклонился и, сорвав в траве листок крапивы, съел. Поступил так, потому что научился есть крапиву совсем недавно – во время нашего с Джеммой воскресного фуражного набега к Бреконским сигнальным огням. Чтобы не обжечься, нужно свернуть лист жгучей стороной внутрь и зажать между коренных зубов. Но еще я хотел продемонстрировать отцу, что свобода воли по-прежнему существует.

Начертанная на песке временная линия подвела отца к его излюбленной теме – предопределенности. Рассуждениям с точки зрения атеиста, что все выборы иллюзорны.

– Глазам своим не верю! – воскликнул он. – Твой рот распухнет, и ты больше ничего не сможешь съесть. К тому же я видел, как тут поднимала лапу собака.

– Это к делу не относится, – возразил я. – Секунду назад я не помышлял о том, чтобы съесть крапиву, затем решил и сделал. В одно мгновение изменил историю – не только личную, но всего, что соприкасается со мной. Ничто не может стать прежним. И ты к тому же неправ – крапива на вкус очень приятна. – Я чувствовал, что, если бы сложил лист неправильно и сейчас ощущал бы за щекой легкое жжение, это только подкрепило бы мои философские выкладки.

– Ничего это не доказывает! – заявил отец, и его фальшивые усы чуть не сорвались у него из-под носа. – Ты вообразил, будто принял решение и съел крапиву. Но откуда тебе известно, что это не было заранее предопределено?

Я покосился на Джемму, по-прежнему спокойную.

– Знаю, и все.

– Ничего ты не знаешь! Все так и должно было случиться: я начертил на песке линию, ты съел крапиву, которую до этого описала собака. Все предопределено.

Воспользовавшись свободой воли, я прекратил спор. Трудно серьезно дискутировать с человеком, у которого под носом пластиковые усы Сальвадора Дали. К тому же я знал: стоит отцу сесть на своего конька – предопределение, – его уже не призвать к здравому смыслу. В 1984 году во Франции он до того довел подобными рассуждениями своего приятеля Малкольма, что тот столкнул его с невысокой скалы. Разговоры о предопределении и быках – верный признак, что отцу нравится прогулка на воздухе. И еще – воспоминания о семействе О’Догерти, соседях по муниципальному району, где ему довелось вырасти. Но сегодня, сколько бы он ни рассуждал, ему очень хотелось повернуть назад – проверить, как там Флойд.

– Не упадите, – предупредил он маму, Джемму и меня, когда мы возвращались по травянистому склону к машине. – Хорошо бы махнуть в Заир. Смотрите, какие большие конюшни. Давайте поторопимся. О’Догерти всегда держали в доме животных. Как-то раз я приподнял их диван, так под ним оказалось около двух десятков розовых мышей.

Когда мы вернулись в родительский дом, Флойд сразу же подскочил к отцу, и тот взял его на руки.

– Как ты тут, приятель? Скучал без меня?

Котенок, соглашаясь, отозвался таким могучим мурлыканьем, что мог бы озвучить целый музыкальный фестиваль. Ситуация была обратной той, что мы наблюдали с Брюером: тот до конца жизни мяукал смешно, по-детски. Это же миниатюрное тельце, наоборот, порождало мощнейший звук. Через несколько минут мать заметила, что Флойд написал в ее азиатский ландыш. Она разозлилась, а отец отнесся к этому совершенно спокойно.

– Все в порядке. В качестве наказания я заставлю его посмотреть «Белый клык», кино про храбрую Лесси и репортаж с собачьей выставки.

Последние дни отец при каждом удобном случае декларировал, что Флойд – лучший на свете кот. Как человек, живущий с Медведем, я усомнился в этом, но решил, что на вкус и цвет товарищей нет. Если дело касается кошек, одним важнее их физическая самореклама, другие предпочитают проявление ума. Должен признать, я здорово запал на Флойда. Неутомимый зверек, он казался существом без нервов. Вечно настороже, но это была боевая готовность исследователя, а не страхи труса, воображающего со всех сторон опасности. В тот вечер кот по очереди пересидел на коленях у всех, но окончательно устроился на отцовских, а тот рассуждал о своей вернувшейся любви к виски: «В девяносто пять лет буду вводить «Гленфиддих» внутривенно и пересматривать серии «Папашиной армии». О земноводных в садовом пруду: «Следующей весной пущу туда игрушечную лягушку, чтобы спаривалась с теми одинокими, страшными, которые там живут. А то прошлым летом им приходилось обходиться яблоком». О том, как доводил дядю Пола, проигрывая ему пластинки экспериментального джаза в исполнении Сан Ра и Орнетта Коулманна: «Думаю, он был больше человеком Рода Стюарта, но оказался слишком воспитанным, чтобы об этом заявить». О своей новой оценке кошачьей породы: «В кошках в отличие от собак хорошо то, что они не подбегают к вам на улице и не пытаются заняться сексом с вашей ногой». Через полчаса болтовни хозяин и кот уснули, причем Флойд – в необычной позе, вытянув лапу, отчего вспоминалось название альбома: «Смерть от диско».