Хороший, плохой, пушистый - [2]

И наконец – Медведь. Ему перевалило за пятнадцать лет, и в нем было что-то от неугомонного готического поэта. Голос напоминал стенания призрака животного девятнадцатого века, только я никак не мог решить какого. Как и Джанет, в иерархии наших прежних отношений Медведь был котом Ди. Более того, он так и сохранил стигмат любимчика моей бывшей. Хотя меня любил больше – в этом мы были с Ди согласны. Тому свидетельствовали явные признаки: Медведю нравилось устроиться у меня на коленях и, мурлыкая, заглядывать в глаза. Он никогда не забирался в корзину с вещами из прачечной и не гадил точно в карман моего халата и даже не писал мне на ноги, если мы ссорились.

В первые месяцы после разрыва с Ди коты неумолимо напоминали о наших давно угасших отношениях. Их истории были нашими общими, а многочисленные прозвища прозвучали бы фальшиво, если бы я произносил их при посторонних в доме, который делил с ней одной. На карте Норфолка эти четыре зверушки были самыми близкими и болезненными точками под названием «Мы». И, хотел я того или нет, определяли мое первое лето в роли холостяка.

Но затем случилось нечто неожиданное: мне стало комфортнее. Я стал чувствовать себя лучше, свободнее, самим собой. Вместо того чтобы нестись встречаться с разбросанными по всей стране старыми друзьями, попытался познакомиться с новыми, по соседству, и это мне на удивление легко удалось. Я узнал Норфолк и полюбил этот край. Каждый день съедал по яблоку, прекратил принимать витамины в таблетках и хотя бы раз в неделю выбирался на долгую пешую прогулку по окрестностям. Сам не заметил как – впервые за взрослую жизнь – ни разу за год не простудился. В тридцать пять стал стройнее и здоровее, чем в двадцать. И хотя возникли тревоги, что после разрыва с Ди я поддался настроению жить одним моментом, их подавляло возрастающее ощущение счастья. Прошло полтора года, и моя жизнь наполнилась друзьями, танцами, ссорами с котами, попытками что-то отремонтировать своими руками, прогулками на свежем воздухе. Я меньше торчал перед экраном телевизора. Котов, разумеется, детьми не считал, но связь с домом все больше напоминала отношения отца-одиночки с огромным обожаемым проблемным ребенком. Первый из моих домов, который я полюбил. Грубая конструкция начала шестидесятых годов, так называемый дом-перевертыш: кухня не на первом этаже, а на третьем, самом верхнем. Но в нем каждую неделю что-нибудь ломалось. Времена, когда я мог поддерживать его на уровне и покупать новую мебель, остались далеко позади. Но я по ним не скучал, даже удивлялся: неужели это так много для меня значило? Коты здоровы и счастливы, у меня есть теплое, сухое место, где спать, и тихое место, где работать и читать, – вот что самое главное.

Меня обуревало кружившее голову ощущение новых возможностей, когда я просыпался утром один. Но понимал, что эта новизна долго длиться не может, и сколько бы я ни испытывал счастья, оно таит в себе пустоту. До прошлого года я жил с женщиной, наши отношения продолжались почти всю мою взрослую жизнь, и это казалось мне естественным состоянием человека. Однако мне нравилось одиночество. По крайней мере, я так себе твердил.

– Ты не рассказал, как все прошло на прошлой неделе, – обратилась ко мне Мэри.

– Нормально, – ответил я и добавил: – Даже хорошо. Можно сказать, чудесно.

– Значит, собираешься еще с ней встречаться?

– Не исключено. Но скорее всего просто в качестве друга.

– Пижон, – усмехнулся Уилл. – Таких привередливых я еще не видел.

– Знаю, – согласился я. – Настоящий кошмар.

– Ра-а-альф, – мяукнул Ральф.

Последние четырнадцать месяцев я не испытывал недостатка в людях, которые горели желанием отправить меня на свидания, но из этого мало что получалось. И причиной тому чаще всего было мое душевное состояние. Это касалось и Бет, ради которой я в прошлую пятницу сел в поезд и отправился в Лондон. Забавная любительница литературы, соблазнительная брюнетка, она обожала животных и классический рок семидесятых годов и теоретически подходила мне не хуже других. За пару недель до этого мы провели приятный день у реки в Норидже, а затем отправились в художественный музей.

– Если мы и дальше собираемся встречаться, то я должна тебя кое о чем предупредить, – объявила Бет вечером.

Я напрягся, готовясь к неизбежному. Мне за тридцать, найдутся силы принять. Что там у нее: семеро детей от восьми разных отцов? Или она борется за право участвовать в телевизионном реалити-шоу?

– Мой кот Нейл доставляет кое-какие неудобства.

– Вот как? – Я успокоился: успел перевидать на своем веку множество кошек, которые доставляли неудобства.

– Да, он у меня озорник. Недавно мы сидели с соседом по квартире и его подружкой. И вдруг является Нейл и буквально давится, будто у него что-то застряло в горле. Я бросаюсь к нему и вынимаю из пасти использованный презерватив своего соседа. Кончилось тем, что… все вылилось мне на руки.

Признаю, ситуация исключительная, но, по правде говоря, поведение Нейла меня не встревожило, даже когда во время второго свидания темой рассказа Бет стало соитие, внезапное появление кота и интимные части тела ее прежнего приятеля. Понимал: она потрясающая женщина, а я идиот, потому что не стремлюсь к сближению. Но будь она в три раза веселее и привлекательнее и не имей под боком кота, которому доставляет удовольствие жевать презервативы и впиваться когтями в мужские яйца, я и тогда бы уходил со свиданий в том же неопределенном состоянии духа. С настроением человека, год с небольшим назад порвавшего самую главную связь в своей жизни и, буду откровенен, пока не расположенного стремиться к новым серьезным отношениям.