Хорошие солдаты - [91]

Ситуация?

Вот она, ситуация.

Это была героическая ситуация, которую Козларич представлял себе в мечтах в разных видах еще с мальчишества, когда солдатская жизнь рисовалась ему в романтическом ключе: последний день полномасштабных боевых действий, последний выезд за территорию базы, осталось только ведро стреляных пуль, остался последний шанс совершить подвиг. Вот он, момент подлинной веры, вслед за которым — только победа.

«Доверяй своим инстинктам», — написал ему Хэл Мур.

— Я никогда этого себе не прощу — что мои люди погибли, а я нет, — сказал Мел Гибсон.

Иракец пощелкал языком.

— Смотрите, — сказал сьерралеонец, кидая нож.

— Значит, так, — сказал Козларич и объявил свое героическое решение: — 2-16 уже отдал достаточно.

Поехать по маршруту «Хищники» было бы идиотизмом — «полным идиотизмом», и, когда солдаты его колонны, которым хотелось одного — домой, с облегчением вздохнули и благополучно под его водительством вернулись в Рустамию, он закрылся у себя в кабинете, чтобы писать выступление для поминальной службы.

В другой части ПОБ Нейт Шоумен тоже писал.

«Рэй, дорогая», — писал он молодой жене.

Он вернулся на базу в 7.55 утра с кровью на ботинках и с такой тоской в душе, что слова не мог вымолвить, даже не отвечал солдатам, которые участливо спрашивали: «Ну, как ты?» В ответ он только качал головой, глядя в землю. Весь день после этого он провел в одиночестве и только теперь нашел хоть какие-то слова. «Мне, когда я вернусь, понадобится помощь», — написал он жене.

Ночью он почти не спал, хотя устал до предела, и на следующее утро, вызванный Козларичем, нехотя отправился в командный пункт давать ему отчет. Эти два человека всегда могли разговаривать более свободно, чем обычно командир части с младшим офицером, — вероятно, потому, что уверенностью в себе и методичностью мышления Шоумен в какой-то мере напоминал Козларичу его самого.

— Я просто пытаюсь составить себе картину, что, на хер, произошло, — без предисловий сказал Козларич Шоумену, и после паузы, когда Шоумен молча сидел и смотрел на него, Козларич мягко произнес: — Давай так: ты просто говори, а я буду слушать. Можешь?

И Шоумен начал с того, что рассказал Козларичу, чем занимался Патрик Миллер перед самой своей гибелью: он стоял около своего «хамви» и ел финик, который ему дал иракский полицейский.

— Последнее, что я видел. Последний кадр с Маленьким Миллером.

Вот что он сказал — и не стал объяснять, что Патрика прозвали Маленьким Миллером, чтобы отличать от Большого Миллера, солдата с такой волосатой спиной, что парни спорили между собой о том, кому достанет смелости ее полизать. И не стал говорить про ту ночь, когда ребята из его взвода разбудили его и он увидел, что перед ним пляшет Маленький Миллер, голый, если не считать солнечных очков, автомата М-4, банданы и плавок. Миллер истерически хохотал и скандировал: «Я готов идти драться с террористами!» Все катались со смеху, и Шоумен тоже. Он очень любил Патрика Миллера.

— Маленький Миллер поставил в машину канистру с бензином. Полицейский дал ему финик, — сказал он и не стал говорить обо всем остальном: что причиной того, что иракец дал ему финик, была благодарность; а причиной благодарности было то, что эти американцы приехали его спасать; а причиной того, что они приехали его спасать, было то, что американцы старались его спасти с 2003 года, когда число погибших американских солдат равнялось нулю, а Патрику Миллеру было девятнадцать и он вскоре должен был начать учиться в колледже, чтобы стать врачом. Вместо этого: — Он взял финик, съел, показал иракцу большой палец — мол, вкусно — и сел обратно в машину, — сказал Шоумен, и затем «хамви» двинулся по маршруту, который только что пришел Шоумену в голову, — по маршруту, на котором они нарвались на СФЗ.

— Было два варианта, — объяснил он Козларичу. — Либо возвращаться тем же путем, либо ехать по «Флориде».

Он пересказал свой разговор с Патриком Хэнли, который командовал головным экипажем и, как правило, выбирал маршрут.

— Значит, так, у нас две дороги, — сказал ему Шоумен. — Я бы поехал по «Флориде», потому что вряд ли они нас там ждут.

— Ладно, — согласился Хэнли, который вот-вот отдаст ради дела свободы всю левую руку и часть левой височной доли мозга, после чего он пять недель будет лежать без сознания и на грани смерти, а потом — потеря памяти о длительном промежутке времени, головокружение, из-за которого его восемь месяцев будет рвать при любом движении головой, и уменьшение веса с 203 фунтов до 128. — Давай по «Флориде».

И они поехали.

Машина номер один: Хэнли спереди справа. За рулем был Роберт Уайнгар, которому вот-вот порвет осколками руку и спину. На заднем правом — Карл Райер, который потеряет кисть руки. На пулемете — стрелок Беннет. На заднем левом — Миллер со вкусом съеденного финика во рту.

Машина номер два: на переднем правом — Шоумен. Он видел в ветровое стекло, как машина номер один протискивается между какими-то препятствиями и наезжает на то, что выглядело ржавым обломком старых ворот.

— Они проехали без проблем, — сказал Шоумен Козларичу.

У «хамви» Шоумена из-за этих ворот лопнула шина.