Хорошие мои люди… - [8]

— Зачем… как вы тут, Федосей Осипыч?

— Да праздник-то какой! Разве ж усидишь дома! Вот Ванюшке твоему «Спутника» принес. В новом магазине, на Комсомольском проспекте, нашел. «Космосом» зовут тот магазин. Дома, что ли, Ванюшка-то?

— Да нет еще, дедушка.

— Можа, обождем маненько, а?

— Да к бабушке его мать повезла. Завтра только будут, — сказал Андрей и покраснел.

— Ну так передай ему вот это.

— Спасибо. Передам. Может, отметим?

— Отчего ж не отметить? — грустно сказал Федосей Осипович. — Пойдем, Андрюша, пока не закрыли.

И они отправились в большой гастроном, куда стали захаживать все чаще и чаще, потому как все больше и больше причин находилось у них для такого захаживания: у Ванюшки дела шли хорошо, дневник выглядел как нельзя лучше, одна только тройка, да и та случайная, да и та по второстепенному предмету. Зато по физике и химии отлично. Дневник этот завел Андрей специально, чтобы радовать им Федосея Осиповича. Для того чтобы все выглядело натурально, правдиво, он изредка вписывал в него посредственные оценки, не делал Ванюшку круглым отличником — в это не мог бы поверить даже Федосей Осипович, что-то отличники в последние годы сильно поредели. Были причины и другого характера. Справила новоселье и старенькая парикмахерская, где служил Федосей Осипович, Андрея уже несколько раз в течение этих лет повышали в должности. А тут спутники, а тут Гагарин — мало ли еще каких больших дел сделано в последние годы! Невозможно все же утверждать, не рискуя погрешить против истины, что поводом для посещения погребка были только события радостные и торжественные. Один раз в году, а именно 17 сентября, они шли туда неизменно по инициативе Федосея Осиповича по какому-то печальному для старика поводу. По какому, Федосей Осипович не уточнял, а Андрей почему-то не решался расспросить, что же такое случилось в жизни Федосея Осиповича 17 сентября. Умер ли кто из близких, обидел ли кто так, что и во веки веков не забудешь, жизнь ли круто переломилась на том рубеже — не расспрашивал, а Федосей Осипович молчал. Когда наполнялись бокалы, он первым подымал один из них неуверенной рукой и, осторожно коснувшись им Андреева бокала, печально, тихо и загадочно возглашал:

— Ну да бог с ними. Выпьем, Андрюша.

Молча выпивали, молча уходили по домам.

Были горькие минуты не только у них, но и у страны и у всех добрых и честных людей других стран. Федосей Осипович узнавал о них прежде, потому как маленькая коробочка, притулившаяся под самым потолком гардеробной, не выключалась ни на минуту и сообщала все новости — радостные и печальные. Федосей Осипович знал по имени и по голосу всех дикторов Всесоюзного радио и по тону этого голоса заранее определял, какою будет новость — плохой ли, хорошей. С Юрием Левитаном у Федосея Осиповича как бы сами собой установились дружеские отношения. Нередко старик в мыслях своих приятельски разговаривал с ним: «Что-то ты, Юрий, нонче не того, не в духе будто. Голосу твоему не хватает чегой-то. Можа, простуда?» Юрий Левитан доводил до сведения Федосея Осиповича, как правило, события чрезвычайной важности и потому пользовался особым благорасположением старика. «Человек государственного ума, ежели доверили такое дело!» — думал он про знаменитого диктора. «Советский человек в космосе!» — на весь свет возгласил о Гагарине Левитан, а у Федосея Осиповича захолонуло под ложечкой, и он до сей поры, как только вспомнит про тот час, испытывает сызнова радостную дрожь во всем теле.

Диктору не раз приходилось сообщать Федосею Осиповичу о событиях вовсе уж не радостных. В далекой Африке какие-то злыдни убили Патриса Лумумбу. «Как же это можно, как могли допустить?!»— в страшном гневе говорил Андрею старик. А тот, чтобы хоть чуточку успокоить друга, сказал ему, что Ванюшка просит взять маленького Патриса, одного из сыновей погибшего. Мысль эта принадлежала Анне Антиповне, но Андрей приписал ее Ванюшке, чему был до крайности рад Федосей Осипович. Он дал Андрею много разумных советов относительно того, как и к кому надо обращаться с этакими делами. «Лучше и вернее всего в Мирный Совет, там свяжутся по радио или еще как с кем надо, похлопочут, и у Ванюшки будет приемный брат. Это уж точно!» Не откладывая дела в долгий ящик, они в тот же день сочинили длиннейшее письмо и около месяца находились в состоянии напряженного ожидания. Из Комитета солидарности со странами Азии и Африки, куда было переслано их письмо, пришел наконец ответ грустного для них содержания. Ценим, мол, ваши интернациональные чувства, дорогие товарищи, но мать Патриса хочет растить своего сына на родной ему, африканской земле, чтобы он жил среди своего народа и был таким же мужественным его защитником, каким был отец. «Так, видно, надо, Андрюша», — рассудил все понимающий Федосей Осипович.

VI

Временами Андрей испытывал мучительное угрызение совести. Как там ни говори, а ложь есть ложь, рано или поздно, но за нее придется держать ответ. Были дни, когда он ходил как побитый, глаз не смел поднять на жену. Сознание того, что втайне изменил ей, нафантазировал какого-то Ванюшку, с годами обострялось, становясь невыносимым. Много раз он подходил к парикмахерской с железной внутренней установкой рассеять этот туман, отбросить прочь призрачную завесу, но, не прошагав и десяти шагов от своего дома, понимал, что не сможет сделать этого. Достаточно было хоть на одну минуту представить, как встретил бы его признание Федосей Осипович, чтобы тотчас же отказаться от вроде бы и благого намерения. И сладкая ложь продолжалась. Продолжалась бы она бог весть сколько еще, не случись беды.