Хорошие мои люди… - [5]

Мартин поправил меня:

— Не у этого, а вон у того дерева вы переправлялись.

Я вспомнил, что первым человеком, которого я встретил в Каменине, был и тогда не кто иной, как Мартин.

Благословенна память друга!

Косова гора

Не знаю почему, но именно я повысил в звании это крохотное селеньице, окрестив его городом. На решительное заявление Иржи Лукаша, Любиши Секеровой и других сотрудников журнала «Кветы», что в Чехословакии нет и никогда не было такого города, я с не меньшей решительностью стоял на своем: есть! В доказательство приводил тот несомненный факт, что не только сам участвовал в освобождении этого города, но и встретил в нем 9 мая — первый день Победы. Мы сменили много карт, отыскивая мой город, и только на одной из них в районе Прибрам обнаружили точечку, столь крошечную по величине, что простым глазом ее не вдруг и увидишь — надобно было вооружаться увеличительным стеклом. И вот рядом с этой-то точечкой такими же малюсенькими буковками было начертано: Косова Гора.

Это совсем недалеко от Праги. Меньше часа езды на автомобиле. Въехали сразу на площадь, которая в сорок пятом казалась мне чрезвычайно просторной, а сейчас до того малой, что и площадью-то ее нельзя назвать без риска погрешить против истины. По форме она все та же, только появились высокие деревья, которых прежде не было, — выросли за минувшие годы.

И опять встречи. Вот Милош Блажен, школьный учитель, в доме которого 9 мая 1945 года мы остановились на постой; вот учительница Блажена Весела, за двадцать лет она постарела, стала совсем-совсем седой, а глаза счастливые, блестят так же, как тогда, в те далекие дни, когда по вечерам она читала нам по-русски стихи Владимира Маяковского; а вот и дом с высоким забором, мимо которого каждое утро я шел на службу.

Меня, кажется, и тут узнали. Старушка подходит вплотную и, показывая мне на высокий забор у своего подворья, о чем-то хочет спросить. Я долго не могу понять, о чем она. Наконец переводчик помогает.

Старушка спрашивает, помню ли я ее петуха, который каждое утро взлетал на забор и, встряхивая крыльями, горланил на всю Косову Гору.

Я вспомнил. Это был петух-красавец. Черный, обсыпанный серебром и златом, огромный, он всякий раз вызывал мое восхищение. Я останавливался у забора и долго любовался этим добрым молодцем. Хозяйка — она не была тогда еще старухой — видела это и радовалась за своего петуха.

Тогда мне не приходило в голову, отчего это я так любуюсь, в сущности-то, обыкновенным петухом. Вот теперь только, кажется, можно найти тому объяснение. Вероятно, на протяжении всей долгой войны можно было бы не раз услышать пение петухов, но почему-то и сейчас не могу вспомнить, что я когда-нибудь обращал на это внимание. Петуха в Косовой Горе я услышал в первый день мира, и это радостно поразило меня, как и все, что нас тогда окружало.

Не потому ли и крохотная деревушка по имени Косова Гора показалась мне в ту пору большим городом: в счастье человек склонен к преувеличениям, как, впрочем, и в горе своем.

Но то было преувеличение от огромного счастья.

До свидания, Косова Гора, мы еще с тобой увидимся непременно.

До свидания, милая страна, в которой двадцать лет назад я был на двадцать лет моложе…

До свидания…

КТО ОН?

I

История, которую я собираюсь поведать, продолжалась ровно десять лет, а началась у истоков пятидесятых годов в Москве, в один, как говаривали в старину, прекрасный солнечный день. Я мог бы употребить такое выражение и без иронического оттенка, долженствующего указать на литературный штамп. Для старшего лейтенанта Андрея Платинова тот день был действительно и прекрасным и солнечным. Если вам после долгих и многих лет ожиданий посчастливилось однажды получить ордер на отдельную двухкомнатную квартиру в совершенно удивительном районе столицы, вы легко поймете его.

Почти весь день ушел у Андрея на хлопоты до того понятные, что на их описание не стоит тратить и слов. Приятные, скажем прямо, хлопоты, такие, какие бывают, может быть, еще у жениха и невесты в канун свадьбы. Или, лучше сказать, у плотника, когда он сделает последний удар топором и увидит, что вещь удалась на славу, и когда от доброго усердия все жилы и все мускулы в твоем теле натягиваются струной и поют. Тут не хочешь, а улыбнешься, не хочешь, а вымолвишь со сладостным придыханием: «Экая благодать!»

Как только все было расставлено по своим местам, жена ушла к незнакомым еще соседям, неделей раньше справившим новоселье, чтобы получить у них сведения первейшей необходимости. Ее интересовал, конечно, продовольственный магазин, затем прачечная, химчистка, аптека, ателье, ну и прочее. Оказалось, что все это близко. Жена довольна. Соседи, как заключила жена за время своего десятиминутного знакомства, — люди ангельского характера. Чего ж еще желать! Теперь Андрей мог подумать и о себе. В первую очередь захотелось побриться. Приготовил было безопаску, но рука дрожала: сказывалось физическое перенапряжение. И он отправился на поиски парикмахерской — великолепный предлог совершить прогулку по новому району города.

Была середина апреля. Река только что вскрылась и несла на себе тяжкие глыбины льдин. Они с шумом протискивались меж каменных берегов, сердито урчали, теснясь и наползая одна на другую в более узких местах под мостом. На многих дрейфовали разные вещи, как-то: порванная труба от пылесоса, обломок лыжи, оконная рама от какого-то старого московского дома, прекратившего свое земное существование на радость таких же вот, как Андрей. На одной льдине, особенно бойкой и шустрой, лихо мчался вниз по реке плюшевый мишка с оторванным правым ухом; по соседству с ним, и из того же материала сотворенная, беспечно примостилась собачонка, лишенная хвоста и обеих задних ног, хвост, впрочем, лежал тут же, неподалеку, на льдине. Были мореплаватели и живые. На одном из ледяных плотов суетилась черно-белая кошка, отчаянно мяукала, прося помощи; по берегам, по сю и ту сторону реки, бежали мальчишки, кричали, очевидно подавая кошке разумные советы, которым она не внимала. На другом сидела ворона и терзала что-то, нимало не опасаясь за свое ближайшее будущее: угрюмой этой вещунье ничто не мешало вспорхнуть, когда ей заблагорассудится. Так же хорошо чувствовала себя тихая парочка, умостившаяся на крохотной льдинке, вертевшейся волчком среди громадин, готовых растереть ее в порошок, — парочкой этой были утка и селезень, прилетевшие на реку с искусственных водоемов при зоопарке и теперь направлявшиеся бог весть в какие края, может быть, к большим озерам, где родились их вольные предки. Садились на плывущие льдины и чайки, но они были непоседы, то и дело снимались и кружились над кипевшим водоворотом с резким, гортанным криком, от которого почему-то даже в городе, среди многолюдья, тебе делается зябко и одиноко, хочется поскорее куда-то бежать, пожаловаться кому-то на что-то неясное, но остро саднящее.