Хорошее соседство - [79]

А пока все притихло. Хорошие ребята и не подозревали, какой шум поднялся в менее известных СМИ, темных глубинах, куда любят погрузиться те, кому свойственны предрассудки, раздражительный характер и повышенная бдительность. Планы строились. Люди собирали сплетни, желая выяснить, получил ли насильник то, что ему причиталось, поскольку не могли знать наверняка, правильное ли решение вынесет закон.

* * *

Безвылазно проторчав дома целую неделю, Ксавьер наконец решился выйти на улицу поздно вечером, не зная, куда идти. Можно было бы смотаться к Дашону, сделать вид, что он еще может жить нормальной жизнью; и Дашон, и Джозеф убеждали его «выбраться из норы». От Харрингтона не было никаких известий о том, согласился ли окружной прокурор пойти на сделку. Не то чтобы Ксавьер хотел заключить эту сделку; ему просто нужно было понять, что и как. Тишина беспокоила его. Неужели он пал так низко в глазах окружного прокурора, что тот и думать не стал бы ни о каком компромиссе? Вэлери говорила, что колеса закона медленно вращаются в тишине. В конце концов, судьба Ксавьера никого не интересовала, кроме него.

В конце концов окружной прокурор и Харрингтон займутся этим вопросом.

В конце концов.

В конце концов он станет жалким ничтожеством, все друзья которого разъехались по колледжам, пока он сидит тут и ожидает судебного процесса – этот процесс необходим, иначе Ксавьеру не стоило и надеяться очистить свое имя.

В конце концов – это значит спустя несколько месяцев, или год, или два. Он читал о процессах, длившихся целую вечность. Процессах, куда были втянуты темнокожие молодые люди, не пожелавшие признать свою вину. Он не собирался входить в их число.

Может быть, думал он, Харрингтон придумает что-нибудь такое, что удовлетворит и его, и окружного прокурора. Скажем, обвинение в правонарушении за драку с Уитманом, приговор к общественным работам и требование держаться подальше от Джунипер (с этим он мог справиться без проблем, потому что, не получая новостей ни от нее, ни от Пеппер, понял, что все кончено). Если можно найти разумный вариант, Харрингтон его найдет. Он неглуп.

А если нет – ну, значит, будет судебный процесс. Он предстанет перед судьей, скажет речь в свое оправдание. Он не просто какой-то черномазый головорез и бандит. Он наполовину белый (не то чтобы это имело значение). Состоит в Национальном Обществе Чести. Играет в группе и оркестре. Поступил в престижный колледж. Не привлекался. У него внешность порядочного человека! Они должны все это учесть. Верно?

Вряд ли. Но возможно.

Но очень маловероятно. Он читал статистику. Темнокожие мужчины (а если ты, мальчик-мулат, не совсем белый, значит, ты целиком и полностью черный) куда чаще получают несправедливые обвинения и бо́льшие сроки, чем белые. Разделите эту статистику на Север и Юг, и цифры станут еще мрачнее. Люди могут целый день обсуждать причины и выводы; числа, однако, не лгут. Харрингтон тоже не лгал: если Ксавьер предстанет перед судом, ему крышка.

Все эти мысли вертелись в его голове, пока он шел по подъездной дорожке к тротуару, у края которого стояла его машина. Он не обратил внимания на звук вращавшегося большого мотора, стук колес о тротуар. Только когда пикап, издававший эти звуки, уже подъезжал сзади, Ксавьер заметил его и повернул голову, чтобы посмотреть – не из беспокойства, а просто чтобы убедиться, что он сможет открыть дверцу своей машины, пока грузовик проезжает.

В кузове пикапа сидел белый человек, перегнувшись через борт с каким-то длинным предметом в руках – шестом? У Ксавьера не было времени рассмотреть, времени отреагировать. Мужчина крикнул: «На тебе, маньяк черномазый!» – и, подъехав ближе к Ксавьеру, с силой ударил его – слава богу, не по голове, как потом сказала Вэлери, а по руке, которой парень закрылся, защищаясь. Он резко рухнул на свою машину, и пикап тут же умчался. Сквозь пелену боли Ксавьеру показалось, будто он слышит крик и смех.

Он рассказал об этом полиции, прежде чем позволить Вэлери вызвать «скорую». Копы выслушали его заявление безо всякого сочувствия, сказав, что они будут искать серый грузовик, но таких много, и ему стоило бы запомнить номер, а еще лучше – вообще не выходить из дома, чтобы не нарываться на новые неприятности. Вэлери ответила, что это бред, обычно тут такого не происходит, черт возьми, это хороший район. Ксавьер почти ничего не слышал; его левая рука, которую он держал в миске с ледяной водой, распухла так сильно, что потеряла форму. Теперь это была надувная рука, картонная рука, рука с неживыми, бессильными пальцами. Ксавьер испытывал такой шок, что не мог плакать.

В человеческой руке восемнадцать костей. Семь костей руки Ксавьера были раздроблены, сухожилия вывихнуты и в трех местах порваны. Врач «скорой помощи», темнокожий мужчина, сумевший, в отличие от Ксавьера, не сломать себе жизнь, сказал: «Тебе повезло, друг мой, могло быть намного хуже». Белый хирург-ортопед, которому не мешало бы вести себя помягче с пациентами, пробормотал: «Профессиональный гитарист? Хм-м. Не знаю, кем ты считаешь хирургов, но чудес мы не совершаем».