— Кто прячется? — в ответ зашумели краеведы. — Старосты, откройте коллекцию!
— Держись, бедняга! — напутствовал своего друга Вадик.
Старосты краеведческого кружка Паня и Гена встали, подошли к коллекции и взялись за края холщового чехла. Лишь теперь Паня увидел Николая Павловича, стоявшего у двери рядом с директором школы. Николай Павлович улыбнулся старостам и высоко вскинул голову, призывая их к спокойствию и уверенности; Паня заставил себя подтянуться, а Гена и без того держался, как в строю, — прямой и невозмутимый.
Все лампы в зале погасли, лишь костер давал немного света.
* * *
— Подождите, Паня и Гена… — сказал Ростик Крылов и громко объявил: — Ребята, послушайте стихи о предоктябрьской вахте!
Длинное стихотворение написал прославленный школьный поэт Миша Анциферов; заканчивалось стихотворение так:
Шуми, гора Железная, шуми, свободный труд!
На вахту предоктябрьскую богатыри встают.
И мы им пожелаем успехов боевых,
Успехами в ученье поддержим дружно их!
«Ох, еще стихи!» — подумал Паня, которому уже не терпелось открыть коллекцию: будь что будет! Но стихотворение другого, тоже знаменитого, школьного поэта — Светика Гладильщикова понравилось Пане, потому что оно славно подошло к случаю.
Откроем тайны гор, чтоб Родина цвела,
Чтобы она всегда могучею была! —
звонко выкрикнул Светик, и в ту же минуту Паня и Гена быстрым движением убрали холщовый чехол, точно сняли с Уральского хребта лесной покров.
Дальше Паня, будто со стороны, неподвижный, напряженный, отмечал происходящее. Сначала тут и там раздались аплодисменты, но как-то сразу затихли. Почему? Потому что ребята вскочили, бросились к коллекции, окружили ее, возбужденно переговариваясь, и застыли.
— Ну, затейный, рукодельный народ! — сказал кто-то знакомый, и Паня не сразу узнал голос отца. — Это же такой подарок Дворцу культуры!
— Пань, слышишь? — чуть слышно спросил Гена.
Слышал ли Паня! Он взглянул на коллекцию, точно впервые увидел ее, и не поверил тому, что увидел. Да полно, неужели все это сделано кружковцами?
На столе возвышаются три горы, разделенные неглубокими перевалами. И что с того, что горы невысокие, всего на семьдесят сантиметров, — все же это настоящие Уральские горы, как они рисуются геологам и горнякам: все горные тайны открылись, все богатства объявились, все заветные клады великой сокровищницы стали доступны взгляду.
Горы сияют… Невидимые, скрытые в нишах, лампочки отраженным нежным светом озаряют уступы, террасы, скаты. Свет, переливаясь, становится то слабее, то сильнее, и в безмолвной игре разноцветных отблесков, охвативших горы сверху донизу, Урал показывает свои богатства.
Засветилась волшебная зелень малахита. Сквозь медово-багряный селенит пробился свет только что взошедшей луны. Огненными искрами брызнула по горным скатам киноварь. Расцвели яшмы, прорезанные серебристыми кварцевыми жилами, — причудливые, многоцветные. Тут и там поднялись мраморные утесы — розовые, зеленоватые, серо-облачные. На горной площадке заблестели пириты, как небрежно брошенные золотые самородки, и золотыми блестками закипел красный кварц авантюрин. Распушились хлопья каменной кудели — асбеста, повисли на скалах мхом ягелем. Богатства, богатства стремились вверх — от темных кусков железной руды к хрустальному яблоку, добытому в песках Потеряйки.
Коллекция мерцала отблесками и красками, и выемка-пещера в средней горе тоже стала наполняться светом. Из темноты понемногу выступили самоцветы — каждый со своим огнем, каждый со своей душой. Свет лампочек, скрытых в горе, наполнял прозрачные клетки кристаллов, и самоцветы то разгорались, выбрасывая рубиновые, зеленые, фиолетовые лучи, то словно удалялись, уходили в глубь горы, увлекая за собой сердца в малахитовые гроты, в хрустальные погреба Хозяйки Медной горы.
В пещере возникло что-то неясное, странное и стало разгораться, приобретая все более четкие очертания.
— Каменный цветок, каменный цветок! — заговорили ребята.
Расцвел в пещере каменный цветок, окруженный хороводом пляшущих каменных ящериц, раскинул зубчатые рубиновые лепестки; зароились в его чашечке солнечно-желтые тычинки, и всколыхнула сердца дерзкая мечта: проникнуть в недра гор, сорвать заветный цветок и поднять его высоко-высоко над Уралом. Глаза ребят, мечтательные, задумчивые, блестели на лицах, едва освещенных огнями «Уральского хребта».
— Насмотрелись? — шутливо спросил Николай Павлович.
— Нет-нет, дайте еще! — стали просить ребята.
— Товарищи, программа сбора большая, — напомнил Ростик Крылов. — Во втором отделении мы еще раз откроем коллекцию.
Он подал знак Пане и Гене; старосты неохотно закрыли коллекцию чехлом, а ребята заняли свои места.
— Нет, Пань, все-таки наш краеведческий кружок самый боевой! — уверенно сказал Вадик. — «Умелые руки» тоже молодцы, только мы в сто раз лучше. Надо спросить Ваньку Еремеева: может быть, нужно ему платочек послать слезки вытереть? — И Вадик, положив блокнот на колено, принялся составлять записочку старосте кружка «Умелые руки».
В зале снова стало тихо.
* * *
Перед ребятами, возле костра, сидел Григорий Васильевич Пестов, знатный стахановец горы Железной, и вглядывался в их лица.
