Хороша была Танюша - [7]

— Да что там случилось?

— Не шуми ты, — тихо ответила Настя. — Гера Васильев умер.

— Как это? — Танюшка даже не поняла, что такое говорит Настя.

— Утром возле магазина нашли. То ли по пьянке замерз, то ли…

— Что?

— Что тут у вас вчера случилось? — Настя пыталась говорить шепотом, чтобы не слышала мама.

— Ничего… Ну возле калитки стоял. Пьяный уже. А Костя его выпроводил. Я-то чем виновата, если гулять с ним не захотела?

— Вот и молчи в тряпочку, поняла! — погрозив Танюшке кулаком, Настя прошла на кухню.

Танюшка вернулась в свою комнату и, усевшись на кровать, принялась механически расчесывать волосы, заплела косу. Она никак не могла взять в толк, как это вообще Гера умер. И что же получается, теперь его нет? Как это нет? Ведь только вчера он был. Был! И может ли так быть, что она действительно виновата в его смерти? Уже только потому, что грубо ответила, посмеялась: закусывать, мол, нужно? «Кильку, говорю, возьмем» — перед глазами вырос Гера с редкозубой улыбкой. Господи, если б можно отмотать назад ленту времени, как катушку магнитофона, она бы купила Гере эту проклятую кильку вместо сыра, даже две банки…

На кухне хлопнула дверца холодильника. Наверняка Настя сейчас преспокойно кромсает на бутерброды сыр, ничуть не заморачиваясь по поводу Гериной смерти. Танюшка наконец встала с кровати, кое-как заправила постель, пытаясь отогнать мысль, что скрывает следы своего преступления. А преступление состояло в том, что она преспокойно спала — в то время как Гера замерзал на крыльце магазина. Что он чувствовал в свои последние минуты? Или вообще ничего не чувствовал, потому что был в стельку пьян и даже не понимал, что помирает?

Утерев сухие глаза, Танюшка пошла на кухню. Настя преспокойно уминала вчерашние пироги, шумно прихлебывая чай по привычке делать все наперекор. Мать сколько раз говорила ей, чтоб она не прихлебывала, нет, она нарочно…

— Ты чего смурная? — спросила Настя с легкой издевкой. — Или Геру жаль?

— Человек все-таки…

— От этого человека Верка Буркина на днях аборт делала, это как?

— Ну раньше надо было Верке соображать.

— Ты у нас одна такая умная, да? Дала бы Герке, жив бы остался.

— Да заткнись ты, Наська! — Танюшка в сердцах выскочила было из кухни, но тут же вернулась: — А мама где?

— За хлебом пошла. Жди — принесет новостей. Да не дуйся ты. Мне, может, Герку тоже немного жаль, только я виду не показываю по привычке.

— Это по какой такой привычке?

— У нас в баскетболе так: мячом двинут в лоб, а ты виду не подавай, терпи, оно само и пройдет.

Нет, как Настя могла так спокойно рассуждать про какой-то там баскетбол, когда… Впрочем, ее же не было дома, когда Гера стоял под фонарем. И что же теперь будет? Арестуют, повезут на допрос? Она представила, как к дому подъезжает машина с зарешеченным оконцем и ее выводят в наручниках на глазах у всей улицы…

Нудный голос радиоточки сделался до боли слышимым, вплелся в ткань размышлений. Танюшка пыталась зацепиться за «инициативы Леонида Ильича» и «поступательное движение», но не улавливала смысла слов.

Мать вернулась из магазина, как темная туча, молча прошла на кухню, выгрузила на стол батон и буханку. И уже по одному ее виду, по тому, как она обреченно смотрела, вернее, ни на кого смотрела, приклеив взгляд к выложенному на стол хлебу, Танюшка поняла, что дело совсем плохо и что она безусловно виновата. Она одна.

— Ой, дочка, — наконец выдохнула мама, тяжело опустившись на стул и наконец взглянув Танюшке в лицо. — В очереди только и разговоров, что это ты Геру загубила.

Танюшкино сердце сжалось и ухнуло куда-то вниз, в пропасть. Крепко зажмурившись, она потом быстро распахнула глаза в надежде, что все это только снится. Однако ничего не изменилось.

— Это чего вдруг она-то? — вступилась Настя. — И кто это так решил?

— Ну… все, — мать убежденно кивнула. — А если все так решили…

— То что? — Настя не отступала. — То это значит правда, так, что ли, по-вашему?

— Почему по-нашему? Я разве что говорю? — в голосе матери прорезались слезы. — Только не любят тебя здесь, Танюшка. А если уж люди не любят…

То есть как это ее не любят? Разве можно не любить ее — такую красивую, приветливую, честную? Она-то думала до сих пор, что ее любят абсолютно все.

— Вон, Герка ее любил, и что? — хмыкнула Настя, как бы подтвердив ее мысль.

— Ему же вчера еще Костя двинул, — добавила мама. — Я-то не знала, да рассказали.

— Это кто кому двинул? — Танюшка очнулась. — Костя просто пьянь со двора выпроводил. А что еще оставалось делать? Чаю предложить с пирогами?

— Так-то оно так… — мама немного успокоилась. — Ты, Танюшка, сегодня из дому не выходи. А если кто явится по твою душу, мы скажем, что к сестре поехала в город.

В полдень по телевизору начался фильм «Не могу сказать „Прощай“», который все уже видели в кино, но Танюшка решила посмотреть еще раз вместе с мамой, потому что ей очень нравился главный герой, которого играл Сергей Варчук. То есть ей нравился именно сам Сергей Варчук, а не тот парень, которого он играл. Парень был попросту сволочь, влюбился в какую-то размалеванную куклу с пережженными волосами, бросив девушку Лиду, так похожую на Настю. Сходство и мама заметила. В тот момент, когда Лида на грузовике обрызгала грязью свадебную процессию, у мамы покраснел нос и она даже всхлипнула. Танюшка тем временем думала, хорошо ли она поступает, что смотрит это кино, в то время как Гера лежит мертвый. Где? Дома или в морге? И если бы она купила вчера банку кильки, он бы сейчас тоже сидел и смотрел кино… И все-таки Танюшке очень нравился Сергей Варчук. Имя Сергей ей тоже нравилось. Настоящее мужское имя.