Хоро - [15]

Старик протер глаза и очки: он ничего не понимал. Начальник тащил Маргу прямо на него, будто застал обоих на месте преступления. Старуха, обезумев, хрипло шипела:

— Чем я виновата? О-ох!

Начальник пригнул голову деда Рада к Маргиной косе:

— Все скажете, мать вашу, все скажете... В порошок сотру!

Старый панагюрец понял: начальник их убьет. Но он хотел поймать взгляд Марги: может быть, она знает за что?

— Скажи, если зз-на-ешь!..

Да, Марга скажет. Она раскрыла рот:

— Они, они... туда!

Косоглазый поперхнулся:

— Кто — они?

— Ми-миче!

Сотир вздрогнул, словно его ударили.

— Ми-миче? Одна?

И поволок стариков в ту сторону, куда показала Марга. Он задыхался от ярости.

— Куда? Говори!

— Ту-туда!..

— Кто там был?

— Не-е з-з-наю!

— Вставай. В порошок сотру!

Марга снова встала на ноги.

Вышли во двор, прошли в сад и очутились перед трупом Миндила — громадным, кровавым. Марга обомлела, у нее снова подкосились ноги. Дед Рад стоял, вытаращив глаза. Его дряблые щеки тряслись, челюсти будто свело. А Сотир шипел:

— Кто его убил? Го-во-ри-те!

Дед Рад сказал бы, если бы знал. Но Марга опять начала заикаться. Она не могла молчать, однако язык у нее распух, и из горла выскакивало только «то-то-то».

— Выплюнь свой язык, сука! Говори, сказано тебе!

— Сей-час...

— Ну?

— Шш-то?

— Кто его убил?

— Ра-а-з-ве я з-знаю?

— Говори, кто убил!

— Так раз-ве я з-з-наю? Господь его убил.

Косоглазый отступил на шаг. «А-а!» Он их проучит. Они ему скажут — ого!

Он обмотал шнуром револьвера руки стариков и привязал их к дереву. Потом стал нащупывать рукой саблю, которой при нем не было. Он разрубит их на куски! Это поняла и Марга. Лицо ее вытянулось.

— Я с-с-ка-жу.

А дед Рад отдался в руки судьбы и стоял тихо — искал спасения в собственной душе.

Косоглазый впился в него взглядом. Его раздражало это смирение, и он ударил старика ногой.

— Говори! Слышишь! Ты больше знаешь!

Старик повернул голову к Марге.

— Бог видит, Марга, турок он. Не нашей веры. Скажи, если что знаешь.

Тяжелая рука Сотира с силой опустилась на старческую щеку, и щека вздулась.

Марга ждала своей очереди. Косоглазый потянулся к ее шее, и она заговорила — ясно, вразумительно:

— Ничего не знаю. Можешь меня убить, я все равно ничего не знаю. Что сказать? Что?

— Сколько их было?

— Один.

— Врешь!

— Вот те крест, только один.

— Что он сказал? Как было дело?

— Сказал, что Сашко, господин мой, там, во дворе. — Марга старалась заплакать, но слез не было. И она продолжала: — Миче, ясное дело, пошла, сейчас же пошла, о чем ей тут думать? Здесь, среди деревьев, и скрылись. А может, пошли туда, к сеновалу Капановых — разве я видела? Ведь тут же прибежала жена кмета и отвела ее к покойной хозяйке.

— Жена кмета, говоришь?

— Она. Спроси ее, если не веришь. Она даже воды мне дала — чтобы я в себя пришла.

Начальник схватился за голову. Он ничего не понимал и не хотел этому верить.

— Жена кмета, говоришь?

— Да.

— Накова?

— Она самая.

Сотир опять потер лоб. До сих пор он никому на свете не доверял — никому. Совсем никому. Никогда и ни в чем. Однако то, что случилось сегодня, переходило все границы. Это что-то небывалое. Коварство и низость! Невиданное коварство! Невиданная низость!

Он оглушительно свистнул и несколько раз выстрелил из револьвера.

Набежали полицейские. Осмотрели отверстие в стене сеновала, залезли внутрь, заглянули во двор Сакызлаихи. Дверь сеновала высоко, а приставной лестницы нигде не видно. Конечно, похитители могли унести ее с собой. Но где они теперь? После полицейского часа скрыться можно было только через дом Капановых. А вдруг они еще там...

Оцепили квартал, стянули обруч вокруг двора Капановых. Сотир остался во дворе, у колодца, а банда хлынула в сени.

Э, шум, крик, плач... Взбешенный Сотир Иванов тяжело дышал. И набросился на полицейских агентов, которые приволокли Капаниху и Сыбчиху. Старуха была вся в крови. Эти дураки агенты никак не научатся не бить по голому телу...

Сотир ударил Капаниху по широким плечам. Сыбчиха совсем разъярилась. Орет. Она в положении, но что из того? Сотир схватил и ее за косы, пригнул к своему сапогу. Взглядом искал вторую сноху Капановых — вдову. Кто-то подсказал — она больна, да и муж ее погиб при Селиолу...[6]

При Селиолу! Хорошо сделал, что погиб: не придется убивать его сейчас.

— Подать мне ее сюда! Сейчас же!

Приволокли вдову. Но теперь взбунтовалась старая Капаниха: нет, ее она им не даст! Не-ет!

— Поищите наших мужей, с ними разговаривайте, собаки!

— Ах, так!

В воздухе свистнула нагайка косоглазого. И больше не останавливалась. Капаниха, обливаясь кровью, все больше приходила в ярость:

— Бей, собака! Бей! Бей и ее мужа! Выкопай его в Селиолу и бей — вразумляй его!

— Стерва! — Сотир поколебался было, но нагайка снова засвистела. А Капаниха кричала:

— Бей, собака! Вот моя спина, бей, сволочь! Бейте нас, убивайте, кровопийцы, кровопийцы!

Тьфу, мерзавка!

Сотир опустил нагайку, и у него с языка словно посыпались раскаленные гвозди: он выпотрошит все живое — лучше пусть выдадут! Детей в утробе матери разорвет — лучше пусть выдадут! Весь город снесет, на сто четвертей под землей будет искать — лучше пусть выдадут!

Да, видно, случилось что-то необыкновенное. Женщины начали понимать. Даже Капаниха встрепенулась, забыла про свои раны: небось опять заварили кашу ее бездельники, чтоб им пусто было! Она обернулась к снохе, вдове, а та, вытянув шею, смотрела через плечо свекрови.