Хорнблауэр и вдова Мак-Кул - [4]

—  То,   что  вы  ищите,   —   подал   Мак-Кул  голос впервые с начала обыска,  — лежит на дне морском. Я избавился от всего задолго до захвата «Эсперансы». Вы   не   найдете   здесь   ничего,   что   поставило   бы   под удар  моих  собратьев-патриотов.   Ваша  работа  бесполезна.

—  Можете одеться,  — бесстрастным тоном объявил Пейн, коротко кивнул Хорнблоуэру и вышел.

—  Редкостной   вежливости   господин,   —   заметил Мак-Кул, натягивая штаны.

—  Я   позабочусь   о   ваших   просьбах,    —    сказал Хорнблоуэр.

Он задержался у входа, чтобы напомнить оружейнику и его капралам о необходимости тщательного соблюдения всех мер предосторожности и неослабного внимания, прежде чем распорядиться относительно обеда для преступника и присылки матраса в камеру.

Когда он вернулся, Мак-Кул ел. Выделенную ему кварту воды он проглотил сразу и теперь пытался всухомятку справиться с жесткой солониной и сухарями.

—  Ни вилки, ни ножа, — пожаловался он Хорнблоуэру с притворным возмущением.

—  Увы,  —  ответил Хорнблоуэр без тени сочувствия.

Было как-то странно стоять здесь и смотреть на человека, обреченного на скорую смерть, с жадностью вонзающего крепкие белые зубы в кусок жилистого мяса.

Переборка, на которую опирался Хорнблоуэр, внезапно дрогнула, и до ушей его донесся звук пушечного выстрела. Этот выстрел возвещал о том, что чрезвычайное заседание Военного Трибунала Флота открыто.

—  Пора идти? — спросил Мак-Кул. — Да.

—  В таком случае я без сожаления оставляю эти деликатесы недоеденными, не вызывая при этом упрека в отсутствии хороших манер.

Конвой с заключенным поднялся на верхнюю палубу. Впереди шли два морских пехотинца с примкнутыми штыками, за ними Мак-Кул и Хорнблоуэр, сзади два капрала и оружейник.

—  Прежде я частенько проходил этим путем, хотя и не с такой помпой, — заметил Мак-Кул лейтенанту Хорнблоуэру.

Хорнблоуэр ничего не ответил. Он был начеку: вдруг подконвойный вздумает в этот момент бежать и бросится в море.

Военный трибунал. Золотое шитье капитанских галунов. Накатанная церемония. Краткий допрос свидетелей и подсудимого. Выступление обвинения и защиты. Последнее слово подсудимого.

—  Я многое мог бы сказать,  — заявил Мак-Кул в своем кратком выступлении, — но вы, прислужники безжалостной тирании,  все равно не прислушаетесь к моим словам.   Поэтому я умолкаю,   а вы, убийцы,  делайте свое грязное дело.

Спустя пятнадцать минут все было закончено.

«Барри Игнациус Мак-Кул приговаривается к повешению за шею...» — гласил приговор.

Осужденного поместили в ту же пустую кладовую, которая теперь приобрела официальный статус камеры смертника. Как только Хорнблоуэр вошел туда, на пороге появился запыхавшийся мичман.

—  Капитан  просит вас,  сэр,  подняться для  беседы   в   его   каюту,   —   выпалил  он,   не  успев  перевести дыхание.

—  Хорошо, — невозмутимо сказал Хорнблоуэр.

—  Там с ним сам адмирал, сэр, — добавил мичман шепотом.

Адмирал — достопочтенный сэр Уильям Корнуоллис — и в самом деле оказался в капитанской каюте вместе с уже знакомым Хорнблоуэру лейтенантом Пейном и капитаном «Славы» Сойером. Адмирал после представления ему Хорнблоуэра сразу же перешел к делу.

—  Вы отвечаете за подготовку и проведение казни? — спросил он.

—  Так точно, сэр.

—  Тогда слушай, сынок...

Корнуоллис пользовался во флоте огромной популярностью. Он был строг, но всегда справедлив, и отличался незлопамятностью.  О его личной храбрости  и высочайшем профессионализме ходили легенды. Под прозвищем Синий Билли он был героем неисчислимых анекдотов и песенок. Сейчас, однако, он находился в явном затруднении, не имея подходящих слов их высказать.

Хорнблоуэр терпеливо ждал продолжения.

—  Слушай  сюда,   —  повторил  адмирал,   —   нам надо,  чтобы   этот рыжий  черт  не  начал  распинаться перед тем, как его подвесят.

—  Так   точно,   сэр,   —   ответил   Хорнблоуэр,   не ожидавший такого поворота.

—  Четверть матросов на этом корабле — ирландцы,   —  продолжал развивать  мысль  Корнуоллис.   — Безопасней  закурить  в  крюйт-камере,  чем  позволить этому пройдохе трепать перед ними своим языком.

—  Понятно, сэр, — отозвался Хорнблоуэр. Согласно уставу и обычаю,  имевшему свои  корни в незапамятных временах, приговоренному к повешению по его желанию предоставлялось последнее слово, с которым он мог обратиться ко всем присутствующим.

—  Когда мы его повесим, — снова заговорил адмирал, — это послужит хорошим уроком всем смутьянам и наглядно покажет им, что ожидает дезертиров. Но стоит только позволить ему открыть рот... У этого парня  язык  без  костей.   Если  он  поговорит  хотя  бы пять минут, мы потом его дерьмо и за полгода не расхлебаем.

—  Так точно, сэр.

—  Вот видишь,   сынок, теперь  и тебе  все понятно.   Делай,   что  хочешь.   Можешь   влить  ему в   глотку бочку рома, чтобы он ничего не соображал. Но помни одно:   если   он   заговорит...   —   мне   будет   жаль   тебя, сынок.

— Так точно, сэр.

Пейн последовал за Хорнблоуэром, когда тот вышел из каюты.

—  Можно забить ему рот паклей,  — посоветовал он.  — Со связанными за спиной руками он никак не сможет от нее избавиться.