Хор больных детей. Скорбь ноября - [25]

Девочка изумленно разинула рот, но она не испугана. Чувствует лишь мучительную туманную печаль, копящуюся в груди. Она знает, что мать мертва, зарезана, выставлена на всеобщее обозрение, хотя больше никто ее не видит. От серпа идет отблеск света, который ей словно подмигивает. Она подходит ближе к школе, по западной стене которой сочится тонкий и почти высохший ручеек крови.

Гадко воняет рыбой. Округ Поттс все лето страдал от засухи, и река обмелела почти на два фута. Дохлые рыбы, бобры и опоссумы гниют на песчаной отмели, из болот тянет сыростью. Ветер разносит зловоние, накрывающее округу словно колпаком.

Кто-то здесь недавно побывал, не только чтобы убить ее мать таким странным зловещим образом, но и чтобы вывести ее кровью письмена на белой деревянной обшивке. Почему-то в ее сознании это существует раздельно, как независимые, отдельные и, возможно, никак не связанные бесчинства.

Мертвая мать там, на крыше, а слова здесь, на стене.

Слова четко выписаны печатными буквами, но выглядят странно. Девочка подходит ближе и понимает, что они написаны куском мела, который лежит красным концом в пыли. Мел пропитан кровью, поэтому буквы белые в центре и багровые с краев, где кровь обтекает плотные меловые отметины. На самом деле буквы довольно красивы.

НЕ СЧИТАЙ ЭТО ОЧЕРЕДНЫМ ПОРАЖЕНИЕМ. ПРОЩАЙ НЕДОСТАТКИ. ТЯЖЕСТЬ. ЛЮБОВЬ ЛИШЬ ПОХОТЬ, ОДЕТАЯ ДЛЯ ЦЕРКВИ. ПРОНИКНОВЕНИЕ. ПОДЛИВКА. СМЫСЛ. ЗНАЧИМОСТЬ. ВЕТЧИНА НА СТОЛЕ.

Слова находятся ненамного выше уровня ее глаз. Возможно, это говорит о том, что убийца – или, по крайней мере, тот, кто написал слова, – был немногим выше ее. Она не понимает эти высказывания, они ее не волнуют. Она смывает их, стоя на табурете, на котором ее одноклассники пишут оценки за устные ответы. Она отвечает за то, чтобы каждый день отмывать школьную доску в конце уроков, и делает свою работу хорошо. Однако, когда стена высыхает, слова проступают опять. Ее отец и шериф злы на нее из-за уничтожения улик.

Владельца серпа найти невозможно. Он мог принадлежать кому угодно в округе Поттс, включая и шерифа, и ее отца. Из-за летней жары и засухи дела обстоят совсем плохо. Убийство белой женщины не могло остаться без возмездия. За несколько следующих месяцев линчуют четверых и шесть домов превратятся в пепел.

Того, кто убил и написал слова, не нашли. В Кингдом Кам никого никогда не находят, хотя некоторые время от времени пропадают.

В снах моей матери ветчина лежит на столе.

Шестая глава

Я ПРОВОЖУ НЕСКОЛЬКО ДНЕЙ в святом ордене Летающих Валенд, катаясь на осле и выпекая хлеб. Аббат Эрл жаждет поговорить со мной, но еще нет шести часов, и мы соблюдаем обет молчания.

Искатели всех сортов бродят по округе в поисках Бога, себя, своих несбыточных мечтаний и грехов. Им, похоже, нравится хлеб, что наполняет меня определенной гордостью. Хитрость заключается в том, чтобы перед отправкой в печь замешивать тесто не меньше двадцати минут, пока запястья не начнут болеть. И изюм, кладите побольше изюма.

Каждый день сюда приезжают новые пилигримы, новообращенные, алкоголики и психи. Одни язвительны и раздражены, другие движимы собственными страхами и невыразимыми потребностями. Они носят капюшоны, надеясь скрыть свои непреодолимые желания под бесформенной одеждой, но такого почти никогда не случается. Они идут по канату над бездной собственных душ, глядя вниз, в глубину, и шаг за шагом переходят на другую сторону. Иногда научаются чему-то за время пребывания в ордене, но не всегда, и обычно им открывается не то, чего они ждали.

У каждого есть свой метод – бегать голым в лесу или повторять одну и ту же молитву две тысячи раз, стуча перед собой в гонг. Или выть с крыши аббатства, или отрезать головы цыплятам и рисовать на земле кровавые символы, которые выглядят скорее детскими, чем сатанинскими. Кающиеся хлещут себя по спинам кожаной плеткой-девятихвосткой, к которой привязаны острые глиняные обломки. Они так сдирают с себя кожу, что, наверное, со временем покроются шерстью. Медитация у некоторых выглядит как убийство.

В шесть часов аббат Эрл меня находит. У него сохранилась мощная мускулатура тех времен, когда он водил бульдозер и осушал болото. В своем бумажнике я храню доллар, который он заплатил мне за старый госпиталь, время от времени вынимаю его и думаю о том, как единственная упаковка бинтов в заброшенном здании спасла Эрлу жизнь. И оглядываюсь по сторонам в поисках того, что при необходимости могло бы спасти мою жизнь – изюм, который я добавляю в хлеб, чертополох в моей мантии или вон та куча ослиного говна. Может, все это – часть божественного плана.

– Мне нужно поговорить с тобой, Томас, – начинает он.

– Я слушаю.

– Не знаю, насколько это важно, но чувствую, нужно обсудить это с тобой. Речь идет о сестре Лукреции.

– Лукреции Муртин.

Это одноглазая женщина, которая делила с ним постель несколько лет, когда он тонул в текиле после того, как проект отца по расчистке чащобы и открытию торговых центров закончился полным провалом. Когда он обрел веру, Лукреция тоже ее обрела и стала сестрой в ордене, невестой Летающих Валенд. Я видел ее в монастыре; она обычно ухаживает за садом и держится особняком.