Хонсепсия - [4]

И он попал в этот круг избранных, он выдержал все испытания, через которые проходит один из дюжины дюжин, да и то не всегда. И он работал, забыв о себе, думая лишь о людях. О людях, которые, тем не менее, превратились для него лишь в пешки на огромной, расчерченной границами королевств, доске мира.

Но потом последовал ряд досадных неудач, происшедших не по его вине (и обстоятельства бывают выше самых высших сил), и он почувствовал, что семь его товарищей вынесли ему смертный приговор. Он не стал дожидаться приведения его в исполнение. Как и сейчас. Он бежал. Бежал из круга вершителей судеб, чтобы прямиком явиться к порогу их хозяина. Впрочем, лица владыки мира, анонимного бога, живущего среди людей, он не увидел — тот всегда ходил в накинутой на лицо, пришитой к никогда не снимаемой шапке меховой маске с прорезями для глаз, и был он немногословен. Он жили вдвоем в горной хижине — не такие там горы как здесь, все залиты солнцем и жизнью, светлые горы. Они питались водой из живительного ручья и скупыми плодами и трофеями, что добывал Анри (тогда его вновь именовали иначе) в пригорных рощицах. И думали — о судьбах мира. К ним изредка являлся один из бывших его семерых товарищей по Внутреннему Кругу (бросил при первой встрече удивленный взгляд на Анри, но ничего не сказал) и делал подробные многочасовые доклады о происходящих в мире событиях.

Иногда, всего несколько раз за годы, проведенные в хижине, Анри встречал в горах чудного монаха в потрепанных и высветленных солнцем одеждах с белым неподвижным лицом и вел с ним непонятные разговоры, не зная ни кто собеседник, ни откуда. И всегда какое-то странное впечатление оставалось у Анри после подобных встреч. Последняя же встреча, происшедшая месяц назад… Монах просто и буднично велел Анри убить человека в меховой маске. Простым равнодушным тоном сказал, — но повелел. И Анри понял, что странный незнакомец имеет право приказывать.

Анри ослушался приказа. Он не пожалел молчаливого старика в маске, нет, сердце его давно забыло такое чувство, как жалость. Он испугался неведомых бездн, которые исторгли странного монаха с бледным неподвижным лицом. Он бежал. Он пробрался в Тулузу, устроился переписчиком при цистерцианском монастыре. И очень срочно почувствовал, что жить ему не дадут. Он приговорен в очередной раз, но теперь вердикт вынесен окончательный и обжалованию не подлежит. Он слишком часто сам выносил подобные приговоры, чтобы знать — малый или большой срок отпущен, но обреченному не жить. Во всяком случае, в христианских странах. Если бежать далеко на юг, за море, за черные земли, и еще дальше, минуя пустыни Магриба, — может туда руки его палачей не дотянуться.

Но его настигли раньше, гораздо раньше.

Впрочем, еще не настигли — он висит над пропастью, но продолжает жить.

Солнце, наконец, оставило этот мир без своего ласкового внимания и на еще серое небо вывались ущербная луна, не обещая много света в предстоящую ночь. Появились первые самые наглые звезды — ходят легенды, что это глаза душ бывших великих завоевателей взирают на своих преемников.

Веревка сползла аж под грудную клетку, затрудняя дыхание и задрав рясу, обнажив перед камнем его волосатые грязные ноги. Вид его был нелеп и смешон, но как часто самые великие бывают нелепы — наедине, когда их никто не видит…

Летняя ночь июня шесть тысяч семьсот тридцать второго года от сотворения мира, или тысяча двести двадцать четвертого от рождества Христова. Или сорок девятого от рождества его, нареченного Андреем. Перелом года, ущербная луна, отроги Пиренейских гор — богом забытое место… Он не заметил, как заснул. Заснул в этом странном и неудобном положении, раскачиваясь над пропастью, на дне которой усыпляюще журчал ручей.

Глава вторая

Ночью он вздрогнул от приглушенного грохота — будто титанические тараны били в не менее титанические ворота, но очень далеко отсюда. Он мгновенно проснулся, но ничего не мог понять, хотя сразу вспомнил, где он и почему. Где-то далеко-далеко словно рухнули скалы, и лишь приглушенный гул и невнятная дрожь земли докатились до обрыва.

До рассвета было еще далеко, луна, как и ожидалось, не освещала ничего, к тому же небо застлали рваные тучи. Он подумал и решил рискнуть, выбраться наверх и до рассвета покемарить на твердой земле. Неизвестно какой предстоит день, расточать силы неразумно.

Странно, несмотря на усталость подниматься по тонкой веревке показалось легче, чем спускаться. Он закинул ногу на край обрыва, выбрался целиком и прислушался, стоя на четвереньках, подобно хищнику на охоте.

От выхода из ущелья слышался неявный шум — то ли ветер шебуршит, то ли кто-то храпит. Подкравшись чуть ближе, он понял, что это конский храп, смешанный с человечьим дыханием. Наверное, это те четверо, что были посланы обследовать ущелье, не отважились ночью ехать в замок по такой непредсказуемой тропе.

Предательская луна почти ничего не освещала, но единственный глаз Анри неплохо видел в темноте.

Решение пришло как всегда сразу: конь — это путь к спасению. Незначительную преграду в виде четверых бойцов он не брал в расчет, таким вещам обучен. И поделом охотнику нарваться на зубы потенциальной жертвы. Охота, знаете ли, занятие обоюдно опасное…