Хомские тетради. Записки о сирийской войне - [55]

На руке татуированная надпись: Покорность матери. И другие благородные призывы. Все сделано вручную. На той же руке – следы порезов бритвой, попытка членовредительства.

Дня не проходит без раненых или убитых – и это в любом квартале. Я снова поднимаюсь наверх, где тепло. Сейчас нам дадут позавтракать.

11.20. Поесть спокойно опять не удалось: привезли очередного раненого. Он оказался сыном первого, юношей лет восемнадцати-двадцати, которому прострелили два пальца на левой руке. Рана не очень серьезная, и мы поднимаемся наверх продолжить завтрак, оставив Абу Хамзеха заниматься перевязкой.

Абу Брахим: «Wallah, приходится признать, что Израиль мягче обращается с палестинцами, чем правительства арабских стран со своим собственным народом. И уж, разумеется, израильское правительство никогда не могло бы сделать такого своему народу». Райед не готов согласиться с тем, что израильское правительство выглядит таким уж великодушным, особенно в военное время.

К нам присоединяется какой-то пожилой господин. Он живет в Сабиле, смешанном суннитско-алавитском квартале. Рассказывает, что тамошние сунниты получают угрозы, цель которых – выжить их с насиженных мест. Кому-то сожгли дом, кому-то – машину. Он сам живет на углу перекрестка, где стоит блокпост, а на всех крышах – гнезда снайперов. По его дому стреляют постоянно, ему пришлось покинуть свою квартиру, где стало слишком опасно, но он остался в том же доме. Его соседям тоже угрожали, требуя, чтобы они отсюда выметались, иначе их убьют, а дом – сожгут. От его жилища до алавитских домов – метров сто пятьдесят. Те, кто жил еще ближе, уже ушли; все соседи-христиане тоже переехали. «Мы прожили с ними бок о бок сорок лет. Они нам как братья. Но они ушли все, не выдержали такой жизни».

Четыре-пять месяцев тому назад, когда был ранен его брат, он пошел к соседям-алавитам, чтобы напомнить, что они – все же соседи: «Что бы ни случилось, какое бы правительство нами ни правило, мы останемся соседями и будем жить вместе. Прекратите военные действия против нас. Прекратите в нас стрелять».

Силы безопасности раздавали алавитам оружие, и соседи видели, как некоторые из них стреляли из своих домов. «Они обещали больше этого не делать, но слова своего не сдержали». Человека, который ходил к алавитам вместе с нашим собеседником, арестовали и продержали за решеткой больше месяца.

* * *

13 часов. Возвращаемся к интервью Абу Хамзеха.

[Продолжаем с того места, где он говорит о трех узниках в камере.] «Одному из них была необходима срочная операция на сломанной ноге. Три дня на него не обращали внимания, а потом перевезли в наше отделение: у него оказался тяжелый перелом бедра. Сломанная кость торчала наружу.

Когда я впервые увидел его в камере, он был в гораздо лучшем состоянии. В конце концов его оперировали в ортопедическом отделении.

Половина персонала госпиталя хотела помогать больным, вторая половина к этому не стремилась. Например, кто-то из врачей, собравшись лечить пациента, говорил военным: „Отправьте его в мое отделение“. А другие, перед тем, как это сделать, добавляли к его ранам новые и ломали ему кости».

Даже в операционной пациентам завязывали глаза. А агенты mukhabarat, наоборот, в операционную не заходят, они ждут снаружи. В исключительных случаях, чтобы наблюдать за пациентом, они назначают врача сами, и, как правило, это – военный. В противном случае постоперационного ухода может не быть вовсе.

Еще один случай, которому он сам был свидетелем: агенты авиационных спецслужб конфисковали две машины скорой помощи и посадили в каждую по своему человеку, выдав им автоматы. Машины отправились на кладбище Хомса. Дело было в субботу; накануне погибло человек двенадцать, и их должны были хоронить. С ближайшего к кладбищу армейского блокпоста солдаты начали стрелять по людям, которые несли тела покойных. Потом, якобы для того, чтобы помочь раненым, подъехали эти конфискованные машины, собрали их и отвезли в военный госпиталь. А дальше раненых отправили не в больничные палаты, а в тюремные камеры. Эта история широко известна как бойня на кладбище… (точного названия кладбища он не помнит).

Абу Хамзех видел своими глазами, как машины скорой помощи приезжали на кладбище, а потом везли раненых прямиком в тюрьму. Агентов авиационных спецслужб он узнал по их форме и белой спортивной обуви.

После этой истории доступ в тюрьму и в операционный блок ему был запрещен, и, соответственно, он оказался лишен возможности наблюдать пытки и злоупотребления. Из госпиталя Абу Хамзех ушел недели три назад: «По утрам я должен был лечить военных, во второй половине дня – повстанцев. Я больше не мог этого выносить». Уже девять или десять месяцев он ходит сюда, чтобы тайно помогать людям. Если в госпитале ему приходилось оказывать первую помощь агентам mukhabarat, он чувствовал себя не в своей тарелке: не то чтобы он желал им зла, но ему было не по себе, и в конце концов он решил все бросить. Там у него был весь необходимый материал, здесь – нет ничего. Но он чувствует, что его долг – оставаться здесь. Он оставил все – свой дом, частную клинику, службу в госпитале. Уволился официально, чтобы не возникало никаких проблем.