Холодный апрель - [96]

XVI

Звон часов, донесшийся от кирхи, был долгим, радостным. А может, и в самом деле не время отбивал колокол, а благовестил по случаю пасхального понедельника? Открыв окно, Александр выглянул во двор, залитый солнцем. В песчаном коробе играли Анике и такая же пятилетняя соседская девочка с веселым именем Розвита.

— Гутен морген! — жеманно присела Анике, увидев его в окне.

— Да какое ж утро, скорее гутен таг, день уже. — Он потянулся: свежий воздух бодрил. — А мама что, уехала?

— Уехала. И папа уехал, и Зильке, все уехали, я одна осталась.

— Значит, ты сегодня за хозяйку?

— Я сегодня хозяйка, — серьезно подтвердила она.

— А кто тебя кормить будет?

— Тетя, — она махнула совком на соседский дом. — Позвать ее?

Ему стало грустно оттого, что все уехали. Такой день провести на природе было бы совсем неплохо. Этот марш мира все казался ему похожим на обычную загородную прогулку.

Тихо было во дворе, так тихо, что слышно, как шуршит воздух под крыльями ласточки, пикирующей под карниз крыши соседнего дома.

За этими ласточками Александр наблюдал каждое утро, все ждал, когда появятся птенцы в сером кульке гнезда. Но птенцов, по-видимому, все еще не было, потому что одна из ласточек сидела в гнезде, время от времени высовывая черную головку. Другая, надо полагать, это был самец, подлетала к гнезду и совала своей подружке какую-либо букашку. Но сегодня самец явно лентяйничал: подлетал, цеплялся за гнездо и глазел по сторонам. «Подружка» высовывала голову, но «дружок» отворачивался. Она тормошила его клювиком, и он улетал. Вскоре возвращался, но опять ни с чем. И все повторялось. Наконец «подружка» попросту начала клевать его. Тогда он улетел совсем.

Пока махал руками, обозначая физзарядку, пока брился, Александр все время смотрел в окно, но так больше и не увидел «кормильца».

Хотелось до конца досмотреть эту «семейную ссору», но тут он вспомнил вчерашний рассказ пастора Штайнерта и, высунувшись в окно, позвал Анике.

— Ты дядю Сержа знаешь?

— Не знаю.

— Как не знаешь? Он что, здесь не бывает?

— Не бывает.

— Но ты хоть знаешь, что у тебя есть дядя, которого зовут Серж?

— Не знаю.

Это было очень даже странно и непонятно. Вчера вечером Эльза призналась, что да, действительно, есть брат Серж, который живет в Констанце, а сейчас находится в Милане, но фотографию его не показала, сказав, что фотографии в доме нет. В это трудно было поверить: успел насмотреться на то, как бережно относятся немцы ко всему семейному. Луиза берегла дневники отца, которые он писал еще в двадцатые годы, Крюгеры в первый же день показали ему семейный альбом, где были все родственники и знакомые. Кроме Сержа…

«А может, и Серж был, да только никто тогда не сказал о нем?» — подумал Александр.

Он прошелся по пустому дому, оглядывая столы и полки. Альбома нигде не было.

«Может, этот Серж чего-то натворил и о нем стыдятся вспоминать?»

Он отверг эту мысль. Если бы стыдились, зачем бы приглашали его, по словам пастора, так похожего на Сержа?

— А ну их! — вслух сказал Александр. — Завтра уеду, и всему конец.

Он прошел на кухню, взял из холодильника коробку молока, о которой ему еще вчера говорила Эльза, отрезал ломоть хлеба и впервые за все эти дни позавтракал, не задумываясь о необходимости следить за собой во время еды.

Громко стуча каблуками, по лестнице поднялась соседка, пожилая женщина с непомерно толстыми, вероятно больными ногами, тяжело опустилась на стул.

— Вам что-нибудь приготовить?

— Спасибо, я уже позавтракал.

Она сидела напротив и смотрела, как Александр допивает молоко. Не предлагала поесть еще чего-нибудь, как делали бы русские женщины в аналогичных ситуациях. Это никак не задевало его, не то что вначале, когда он, не слыша настойчивых просьб поесть, стеснялся взять лишний кусок хлеба. Знал уже: немцы не предлагают, не настаивают. Не из жадности или невнимания, как опять же вначале думал он, а из уважения к человеку: захочет — возьмет сам.

— Вы пойдете куда или как?

Он не сразу ответил. Подумал вдруг, что соседке, пожалуй, поручено присмотреть за домом, за ним, загостившимся иностранцем. Понимал, что дело это обычное, житейское, так бы поступила любая хозяйка, но мысль неприятно задела его.

— Я уйду, на целый день уйду.

Куда идти, он еще не решил. Магазины, выставки по случаю пасхального понедельника были закрыты, а шататься по улицам надоело. Оставалось одно — снова уповать на Фреда. Вчера Фред предложил поехать куда-нибудь, но Александр отказался. Из скромности отказался, считая, что и так слишком злоупотребляет временем и вниманием Фреда.

И все же он подошел к телефону, набрал номер.

— А я сижу жду, — сказал Фред.

— А я сижу думаю. Последний день, как последние деньги, хочется получше использовать.

— До чего же додумался?

— Пока ни до чего.

— Тогда я сейчас приеду. Мама завтракать приглашает.

— Спасибо, я уже позавтракал.

— Тогда что ж, куда-нибудь?

— Это, наверное, как раз то, что надо.

Фред засмеялся и положил трубку.

Александр вышел во двор. Солнце припекало в затишке между домами. Девчонки все еще возились со своими «пасхальными куличами». Ласточка под крышей опять клевала своего ленивого «супруга» и никак не могла до-клеваться до его изнежившегося на солнцепеке сердчишка. Закрыв глаза, Александр прислонился к прогретой солнцем стене и вдруг с неожиданно острой тоской подумал, что он тоже вроде этого ласточкиного папы забывает о своей семье. Ладно уж Татьяна, — любовь ушла, как говорится, превратившись в привычку, — но Нелька! А ведь и о Нельке в последние дни не больно-то вспоминал. И снова с затаенной радостью подумал о завтрашнем отъезде домой. Начал представлять, как будет вести себя Нелька, увидев тот или иной заграничный подарок, но тут услышал шаги по плитчатой дорожке, ведущей к дому, и понял: Фред.