Холодный апрель - [127]

Штробель подошел к нему вплотную, протянул руку.

— Дай-ка сюда.

Еще одна короткая очередь плеснула близким огнем. Тогда он заученным движением дернул автомат так, чтобы палец соскочил со спускового крючка.

— Сдать оружие!

Он выхватил автомат, перекинул его Францу и, подтолкнув Хельмута вперед, вошел следом за ним в низкую дверь. За дверью была не комната, как он ожидал, а всего лишь коридор, который терялся во тьме. На столе горели две плоские свечки. У стены стояли три железные койки с матрацами и подушками. На одной полулежал вихрастый, лет двенадцати мальчишка, подпирал голову рукой, тер глаза и никак не мог проснуться.

— Устроились, как дома, — добродушно сказал Штробель и потянулся. — Эх, поспать бы сейчас! Проснуться и узнать, что никакой войны нет и можно выбраться из этого чертова замка и идти домой, к маме…

Все четверо заулыбались. Даже Хельмут, все время испуганно поглядывавший на свой автомат, висевший на плече Франца, посветлел лицом.

— Да, если бы не русские…

— Русские? Да они ждут не дождутся, когда вы уберетесь отсюда по своим домам.

— Так они и пустят. Вчера из пушек стреляли…

Из темноты коридора донесся топот. Штробель определил: бегут двое. Но на свет вышел лишь один, круглолицый, розовощекий парень, одетый в длиннющую, до самого пола, шинель, у которой ему пришлось подвернуть рукава. Солдатская пилотка на его голове сидела как-то вызывающе — на макушке.

— Фельдфебель Граберт послал узнать, что тут за стрельба?

— Что ты говоришь, Гюнтер? — ехидно спросил Франц. — Разве Граберт в это время не спит?

— Может, и спит, — неопределенно ответил Гюнтер. — Но служба великой Германии остается. Так что тут у вас случилось?

— Ничего особенного. Небольшой салют в честь нашего прибытия, — сказал Курт и протянул Гюнтеру руку. — Честь имею, лейтенант Штробель, член НКСГ. Садись, послушай. И приятеля своего зови, что он там прячется?

Его беспокоил оставшийся в темном коридоре человек. И в то же время он по реакции этих парней видел, что НКСГ ничего не говорит им и едва ли тот, спрятавшийся в темноте, знает больше.

— Пускай стоит, где ему приказано, — сказал Гюнтер и сел на койку, положив автомат на колени.

— Так тебя, значит, обижает, что вчера русские стреляли из пушек? — сказал Штробель, обращаясь к Хельмуту. — Стреляли потому, что вы открыли огонь по шоссе из пулеметов и убили у них несколько человек. Убили! Вы понимаете это слово?! И они снова будут стрелять. Днем подойдет тяжелая артиллерия, и от этого замка останутся одни камни, а от вас — одни воспоминания.

— Граберт говорит: эти стены никакая пушка не возьмет! — закричал Хельмут, и очки его огненно блеснули.

— Дурак твой Граберт.

— Посмотрим, как это вы ему скажете.

— Дурак твой Граберт, — повторил Штробель. — А вы все — олухи, каких свет не видывал. Ни он, ни вы ничего не смыслите в войне. Это для вас игрушки. Думаете, постреляли и по домам? Как бы не так. Теперь вам придется узнать, что война — это кровь и боль, это оторванные ноги, размозженные черепа, это калеки на всю жизнь. В Кляйндорфе инвалид живет, дурачок Отто Ноглер. Хотите быть такими, как он?

Штробель нарочно заговорил об этом Ноглере. Знал: смерть мальчишки еще не понимают, уродство для них страшнее смерти.

— Вы должны вернуться домой, к своим матерям не слепыми, не увечными…

— Германия превыше всего! — нервно крикнул Хельмут, и Штробель удивился: откуда в подростке столько глупого фанатизма? С автоматом в руках такой опасен.

— Да, Германия превыше всего. И уж, во всяком случае, превыше приказов вашего дурака Граберта…

— Он выполняет приказ фюрера: «Победа или смерть»!

— Вот и пусть умирает один, если ему не терпится. Но он хочет, чтобы прежде всего погибли вы, молодые ребята, нужные послевоенной Германии живыми и здоровыми. Вы нужны Германии! — повысил он голос и встал. Огромная тень вздыбилась за его спиной, затемнила полстены. — Теперь рассуди сам, Хельмут. — Он обращался вроде как лично к нему, зная, что такой маленький педагогический прием делает всех остальных не оппонентами, а просто слушателями и, может быть, сочувствующими. — Рассуди, Хельмут, о Германии ли думает Граберт, если хочет, чтобы все вы, так нужные Германии, умерли сегодня?

— Русские пришли уничтожить Германию! — В голосе Хельмута уже слышалась растерянность.

— Русские пришли, чтобы уничтожить фашизм, принесший им, как, впрочем, и немецкому народу, так много зла. Русские уйдут, а Германия останется. Кто же в ней будет жить, если все погибнут? Пошевелите мозгами, вы же неглупые ребята.

— Кто вы такой? — спросил из тьмы парень, остававшийся стоять за углом.

— Алоиз? Это ты? — обрадованно воскликнул Франц. — Выходи, чего там прячешься?

Несколько гулких шагов прозвучали под сводом, и к свету вышел здоровенный парень. Тот самый Алоиз? А Франц-то оказался молодцом, не сробел, не растерялся.

— Алоиз Мёллер? Вот ты какой! — Штробель с интересом рассматривал парня с руками взрослого мужчины и с мягким девичьим лицом, точь-в-точь такого, каким описывала его мать.

— Откуда вы меня знаете?

— Да уж знаю. И ты обо мне узнаешь, если прочтешь вот это.

Он вынул пачку листовок и начал раздавать всем по одной. Алоизу подал сложенную вчетверо, в которую было вложено письмо матери.