Холоднее войны - [2]

– А… ну да.

Ни с того ни с сего Уоллингер вдруг вспомнил Тома Келла и его любимую поговорку: «Работа шпиона – это ожидание». И вновь повернулся к окну.

Возможно, Хичкок уже в Догубаязите. Шоссе D100 в любое время дня и ночи было забито грузовиками и легковушками. Может быть, они решили не ехать по горной дороге, как было намечено, и выбрали это шоссе. На вершинах гор все еще лежал снег; всего две недели назад здесь сошел оползень. Согласно американским спутникам, переход в Беслере был чист, но Уоллингер уже привык подвергать сомнению всю информацию, что исходила от американцев. Как Амелия могла знать наверняка, кто именно находится в автомобиле? Как можно быть уверенным, что Хичкок действительно выбрался из Тегерана? Эвакуация была организована Кузенами.

– Покурить хочешь? – спросил Ландау.

– Нет, спасибо.

– Ваши сообщили что-нибудь еще?

– Ничего.

Американец порылся в кармане и вытащил телефон. Кажется, он прочитал какое-то сообщение, но вслух ничего не сказал. Среди шпионов это считалось оскорблением. Хичкок был человеком МИ-6, но курьер, эвакуация, план забрать Шахури в Догубаязете и организовать его вылет из Вана – все это исходило из Лэнгли[2]. Уоллингер с огромной радостью взял бы всю ответственность на себя и рискнул посадить Хичкока на самолет до Парижа в аэропорту Имама Хомейни. Щелкнула зажигалка, запахло табачным дымом. Уоллингер отвернулся и снова сосредоточился на горной дороге.

Танк теперь стоял на обочине, выполняя «тяньаньмыньский поворот». Башня поворачивалась в северо-восточном направлении, так что пушка была нацелена на гору Арарат.

– Может, они нашли там Ноев ковчег, – неожиданно «в строку» заметил американец. Но Уоллингер не был расположен шутить.

Нажать «Обновить страницу».

Наконец он увидел его. Крошечная зеленая точка, едва различимая на общем коричневатом фоне пейзажа. Настолько крошечная, что ее было почти не видно даже в бинокль. Уоллингер несколько раз моргнул и снова припал к окулярам.

– Они здесь.

Ландау подошел к окну.

– Где?

Уоллингер передал ему бинокль.

– Видишь танк?

– Да.

– Смотри на дорогу чуть выше.

– О’кей. Да, я их вижу.

Ландау положил бинокль и взял видеокамеру. Он поднял затвор и стал снимать приближающийся «мерседес» через окно. В течение минуты его уже можно было разглядеть невооруженным глазом. Уоллингер видел, как автомобиль движется через долину навстречу танку. Между ними было около пятисот метров. Триста метров. Двести.

Башня танка была все еще повернута в сторону Арарата. То, что случилось дальше, было абсолютно необъяснимо. Когда «мерседес» проехал мимо него, в задней его части вдруг как будто что-то взорвалось. Автомобиль занесло, и он закрутился на дороге. В мгновение ока его охватили клубы черного дыма, вспыхнул двигатель, и «мерседес», кувыркаясь, полетел с шоссе вниз. Тут же раздался второй взрыв, и автомобиль превратился в огромный шар пламени. Ландау тихо выругался. Уоллингер не мог поверить своим глазам.

– Что это было? Какого х…? – спросил американец и медленно опустил камеру.

Уоллингер отвернулся от окна.

– Это ты мне скажи, – огрызнулся он.

Глава 2

Эбру Эльдем даже не помнила, когда в последний раз брала выходной. «Журналист всегда на работе», – сказал ей однажды отец. И он оказался абсолютно прав. Вся жизнь была одной большой статьей. Эбру всегда была настороже, боясь пропустить что-нибудь интересное. Она разговаривала с сапожником, который ставил ей набойки на каблуки в Арнавуткёй, и в голове у нее складывалась история о том, как умирает малый бизнес в Стамбуле. Болтая с симпатичным продавцом фруктов из Коньи на местном рынке, она мысленно сочиняла статью о сельском хозяйстве и экономической миграции в Центральной Анатолии. Каждый телефонный номер в ее записной книжке – а Эбру считала, что у нее больше контактов, чем у любого другого журналиста ее возраста и опыта, – означал историю, которую нужно было вскрыть и выбросить в мир. Энергия и настойчивость – вот и все, что для этого нужно.

Но сегодня Эбру решила забыть об амбициях и собственной неугомонности и буквально заставить себя отдохнуть. Хотя бы один день. Борясь с собой, она выключила мобильник и отложила в сторону всю незаконченную работу. Огромная жертва с ее стороны! С восьми утра (поваляться в постели было недопустимой роскошью) и до девяти вечера она не проверяла почту и не заглядывала в «Фейсбук», стараясь прожить этот день как обычная женщина двадцати девяти лет, не связанная работой и не имеющая никаких дел, кроме как предаваться удовольствиям и расслаблению. Правда, утро она все же провела за стиркой белья и уборкой квартиры – наконец-то ей удалось одолеть многодневный беспорядок, – зато потом последовал великолепный ланч с подругой Бану в ресторане в районе Бешикташ. Затем Эбру неторопливо прошлась по магазинам на улице Истикляль, купила себе новое платье, приобрела в книжном новый роман Элиф Шафак, заглянула в свою любимую кофейню в Джихангире и прочитала сразу девяносто страниц. Вечером она встретилась с Райаном в баре Bleu, чтобы выпить по бокалу мартини.

За те пять месяцев, что они встречались, отношения Эбру и Райана переросли из ничего не значащей интрижки без обязательств в нечто более серьезное. Когда они только познакомились, Райан почти всегда приводил ее в свою квартиру в Ферапии, в ту же самую спальню, куда – Эбру была в этом уверена – он водил и других девушек. Но ни с кем из них у него не было такой связи, как с ней, такого родства душ, ни с кем он не был настолько откровенным и искренним. Она чувствовала это. Не столько из-за слов, что он шептал ей на ухо, когда они занимались любовью… скорее из-за того, как он к ней прикасался и смотрел ей в глаза. Со временем они узнали друг друга ближе; много разговаривали о своих семьях, о турецкой политике, о войне в Сирии, о тупиковой ситуации в конгрессе – в общем, обо всем на свете. Эбру удивлял неподдельный интерес Райана к политике и его поразительная осведомленность в этом вопросе. Он познакомил ее со своими друзьями. Они начали поговаривать о совместном отпуске и даже о том, чтобы познакомиться с родителями друг друга.