Холодная война в «сердце Африки» - [27]
6 августа в Леопольдвиль прибыл первый посол СССР в Конго М. Д. Яковлев, занимавший до этого назначения посты Председателя Совета Министров и министра иностранных дел РСФСР. Помимо верительных грамот он вручил П. Лумумбе личное послание Н. С. Хрущева. Положение в Конго советский лидер сравнил с первыми годами «существования нашего государства, которое сразу же после взятия власти народом в свои руки подверглось иностранному нашествию со стороны империалистических держав». Он выразил уверенность, что «конголезский народ с честью выдержит выпавшие на его долю испытания и выйдет победителем в его справедливой борьбе за изгнание иностранных интервентов из своей страны, за сохранение территориальной целостности и политического единства Республики Конго, за свою свободу и независимое развитие». В послании подтверждалась готовность выполнить свои обязательства по оказанию экономической помощи Конго[240].
10 августа в порту Матади пришвартовался советский пароход «Лениногорск», доставивший 10 тыс. т продовольственной помощи – «одну тыс. тонн сахара, 300 тыс. банок молочных консервов, остальное – пшеница». Сахар и консервы пришлись кстати, в Конго начинался голод, а с пшеницей возникли проблемы. 16 августа Яковлев сообщил в Москву, что «конголезские власти приняли все продукты, включая пшеницу». Однако «ввиду невозможности организовать помол пшеницы в Конго» правительство обратилось с просьбой доставить пшеницу «для помола или для продажи в порт Дакар»[241]. Посол умолчал о том, что пшеницу невозможно было выгрузить в Матади, поскольку она была загружена насыпью, а не в таре. В Конго не было оборудования для помола зерна: пшеничный хлеб не был там «народной едой», он входил в рацион европейцев и немногочисленных состоятельных конголезцев-горожан и выпекался из привозной муки.
Президиум ЦК КПСС 17 августа принял постановление о доставке пшеницы в Дакар на «Лениногорске» «за счет резервного фонда Совета Министров СССР». Через 10 дней, когда судно было на подходе к сенегальской столице, Яковлев сообщил, что из-за событий «в Федерации Мали[242], советская пшеница может попасть в руки французской марионетки Сенгора, и неизвестно, получит ли что-нибудь за нее правительство Конго, т. к. контракт на продажу пшеницы не подписан». Министерство внешней торговли дало указание капитану не заходить в порт Дакар. Больше двух недель о судьбе злополучного груза велись переговоры с представителями Марокко, Туниса и Гвинеи. Наконец, его согласились принять марокканцы, и 16 сентября, разгрузившись в Касабланке, «Лениногорск» взял курс к родным берегам[243].
Девлин расценил этот случай как одну из непреднамеренных ошибок, которые подрывали «образ Советского Союза как страны, которая оказывает бескорыстную помощь угнетенным народам Африки»[244]. Судя по разговорам с конголезцами корреспондента «Известий» Η. П. Хохлова, Девлин был неправ. «Пароходы всегда увозили наше богатство, – сказал журналисту моторист в порту Матади, – не оставляя нам за это ни одного франка. А ваши суда привезли в Матади бесплатный груз нашему народу. Никогда не случалось такое… Нас все грабили, но нам еще никто ничего не давал. Мы не знали, что такое дар другого государства»[245].
Девлин с помощью своего агента в аэропорту Нджили вел учет всех советских граждан, прилетавших в Конго. «Советскими специалистами» считались все белые люди, сошедшие на конголезскую землю из советских самолетов. Таких, по подсчетам усердного агента, в июле – августе 1960 оказалось «несколько сотен». Девлин полагал, что многие из них, «если не большинство, были офицерами разведки»[246]. Судя по воспоминаниям одного из руководителей советской внешней разведки, штат КГБ в Конго был весьма немногочисленным: «С опасностью для жизни в охваченном пожаром войны Конго Леонид Гаврилович Подгорнов, Георгий Арсеньевич Федяшин и Олег Иванович Нажесткин собирали информацию, устанавливали нужные контакты»[247]. Нажесткин был резидентом, он и Подгорнов работали под дипломатическим прикрытием, Федяшин – под журналистским (корреспондент ТАСС). На инструктаже в Москве начальник Нажесткина так обозначил «первоочередные задачи нашей резидентуры»: «Правительство СССР нуждается в информации о планах и замыслах западных держав в отношении Конго. Нам также нужны сведения о конголезских политических партиях и лидерах, их позиции, внешнеполитической ориентации»[248].
Разведчики отправились в Конго с первой группой сотрудников советского посольства. Отъезд готовился в спешке: торопили ЦК КПСС и МИД. «Наш самолет уже готовился к полету, – вспоминает Нажесткин, – а некоторые сотрудники еще не имели дипломатических паспортов. Наконец запыхавшийся курьер консульского отдела МИД вручил нам новенькие документы, и наша одиссея началась»[249].
Первые недели посольство размещалось в отеле. Это было неудобно, да и радиостанция КГБ работать там не могла. Быстро найти здание для посольства не получилось из-за бюрократии аппарата МИД: «Москва поучала нас, что покупка дома выгоднее аренды, что нам следует внимательно изучить рынок недвижимости, вести длительные переговоры, добиваться снижения цены и т. д. Все это было по-чиновьичьи верно, но никак не соответствовало ситуации: наше посольство прибыло в страну, охваченную кризисом, где начиналась гражданская война, шла иностранная интервенция. Прочтя очередную “умную” депешу МИД, посол Яковлев сказал в сердцах несколько отнюдь не дипломатических фраз и решительно сел писать телеграмму, адресованную лично Первому Секретарю ЦК КПСС Н. С. Хрущеву. Ответ из Москвы пришел на следующее утро: нам разрешалось решить “квартирный вопрос” на месте по нашему усмотрению»
