Холодная сталь - [23]

Я провел в тюремной камере без сна целую ночь. Следовало быть настороже. Мой арест мог быть уловкой бандитов. Я не сомкнул глаз, потому что опасался покушения. В камеру в любой момент могли войти двое милиционеров или уголовников – один сел бы мне на ноги, а второй начал бы душить…

Такие сюрпризы были не по мне. Лучше уж провести одну ночь без сна, но остаться живым, чем спать потом вечным сном! У меня бывали случаи, когда я не спал по трое суток подряд и еще при этом соображал, мог принимать решения…

Восход солнца я встретил, сидя на тюремном табурете, опершись локтями о колени и поддерживая голову руками. Хуже всего было то, что я чувствовал себя словно в подвешенном состоянии. Я никак не мог определить – провалился я или нет? Если это провал, то где именно я допустил ошибку? А если это не провал, то почему милиция «загребла» меня так поразительно быстро?

Спустя шесть часов во внутренний дворик тюрьмы вывели на прогулку заключенных. Я подошел к окну и посмотрел вниз. Зрелище, конечно, не особенно приятное – под присмотром охранников заключенные, облаченные в застиранные арестантские робы, без дела слонялись по замкнутому пространству, курили и тихо переругивались между собой.

Я хотел уже было отойти от решетки, но внезапно мое внимание привлек арестант, который, поминутно озираясь, доставал из металлического бачка для пищевых отбросов продолговатые свертки. Свертки напоминали мне внешние части от разобранной винтовки.

Эта картина пробудила во мне сильные подозрения. В Таджикистане подобным образом моджахеды транспортировали оружие. Я подумал о том, что неплохо было бы поделиться своими подозрениями с тюремной охраной. Но как сделать это, не «засветившись»? Ведь тюремный «телеграф» – один из самых универсальных в мире. И если в «Азии» станет известно, что я заложил кого-то из зеков, меня моментально «расколют»…

В этот момент с лязгом открылась дверь камеры, взвизгнули несмазанные дверные петли – на пороге появился милиционер внутренней охраны – с массивной челюстью и серыми глазами, буравящими, казалось, любой предмет насквозь.

– На допрос, – коротко оповестил он. – Руки за спину. Когда будешь идти по дворику, не оглядывайся и не озирайся.

– Я заявляю протест в связи с моим незаконным задержанием, – начал я агрессивно «наезжать» на него.

– Следователю заявишь! – оборвал меня конвоир. – Давай топай, телятина…

Милиционер повел меня через тюремный дворик в служебное помещение, которое было расположено в другом конце здания. Когда я проходил по двору, многие заключенные внимательно следили за мной. Я не сомневался, что уже сегодня к вечеру либо завтра к утру «азиаты» будут знать о моем задержании.

Проходя мимо мусорного бачка, где только что какой-то странный человек, озираясь, доставал подозрительные свертки, я выразительно чертыхнулся:

– Черт, шнурок на ботинке развязался! – и быстро нагнулся, чтобы его завязать.

– Не нагибайся, мать твою! – тут же прикрикнул охранник. – Запрещено!

В те доли секунды, пока он орал на меня, я успел поднять с земли клочок газеты. Он был густо выпачкан чем-то очень густым, со специфическим запахом, вроде оружейного масла. Итак, теперь можно было не сомневаться, что местные зеки разжились собственным оружием. Значит, в ближайшее время надо ждать большой шухер или беспредел. Интересно, какую взятку получил один из тюремных чиновников за то, что согласился посмотреть сквозь пальцы на нарушение правил при транспортировке пищевых отходов?

Спустя несколько минут меня ввели в небольшой, насквозь прокуренный кабинет с затекшими обоями. За столом посреди кабинета сидел мой вчерашний знакомый – следователь Семен Кодаков. Перед ним лежала раскрытая папка, бумаги которой он внимательно изучал.

– Садитесь, Пегин, – разрешил он, не поднимая головы.

Окинув взглядом комнату, я сразу понял, что следователь выбрал плохое место для разговора. Напротив окна кабинета, на уровне четвертого этажа виднелось зарешеченное окно – это была тюремная камера.

– Могу я знать причину, по которой здесь нахожусь? – спросил я, опускаясь на стул.

Стул, на котором я сидел, не был привинчен гайками к металлическому полу. Значит, если мои ответы не удовлетворят Кодакова, он может начать бить меня этим стулом…

– Да, это ваше право, – поднял, наконец, голову следователь и пристально посмотрел на меня.

– Так удовлетворите же мое право, – вырвалось у меня.

– Вы знакомы с сотрудником правоохранительных органов Василием Моховым? – начал допрос Кодаков.

– Первый раз в жизни слышу.

– Ну, а как вы тогда можете объяснить тот факт, что в его блокноте записано: «Владимир Пегин, гостиница, 12 номер».

– Я в ментовские блокноты не заглядываю, – начал я осторожно «прощупывать» следователя. – Может, этого самого Мохова я и встречал когда-нибудь, да только он мне не представился как легавый. Если вы мне устроите с ним очную ставку, я, возможно, и опознаю его в лицо. Очная ставка – это лучше, нежели чтение чужой записной книжки или блокнота…

– К сожалению, очная ставка пока исключается. Василий Мохов находится в больнице. Его ранили в перестрелке.

«Плохо дело, – лихорадочно соображал я. – Вася был для меня единственным связующим звеном с органами. Сколько он еще проваляется на больничной койке? Как серьезно ранен? Видимо, пока мне придется действовать автономно. Но, по крайней мере, теперь я знаю точно, что Мохов не предатель. В своего человека бандиты не стали бы стрелять…»