Холодная - [60]

Теодор накрыл ее одеялом.

— Я слышал, как ты ходишь по комнате. С тобой все в порядке? — он коснулся рукой ее лба, проверяя температуру. Лоб был холодным.

Эмма нарочито небрежно пожала плечами:

— Бессонница.

— Я принесу тебе чай. Постарайся заснуть.

Теодор вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Постель вдруг показалась Эмме ужасно холодной. Она задрожала. «Господи, сколько можно мерзнуть!» — взмолилась она. И чай, который обещал Теодор, тоже будет холодным, ведь все слуги спят. Странно, лето — а она так мерзнет.

Вошел Теодор с небольшим подносом в руках. Он сел на край кровати, налил ей чаю.

— Держи. Чай не очень горячий.

— Не нужно, — попробовала отказаться она. Он усмехнулся, поставил чашку на столик, приподнял Эмму на подушках и вручил ей чашку.

— Пей.

Чашка приятно грела руки. Эмма задалась вопросом, где он взял относительно горячий чай в это время суток, но спрашивать Теодора не стала, ведь это означало бы, что она готова разговаривать с ним. Она тихонько выпила чай, ощущая внутри приятное тепло. Кроме того, там, где на одеяле сидел Теодор, тоже становилось тепло. Правда, ноги и руки все равно мерзли.

Забирая у Эммы пустую чашку, Теодор случайно коснулся ее руки.

— Ты, похоже, замерзла, — отметил он.

— Нет, — автоматически ответила она.

Теодор скептически скривился и, как всегда, не поверил ей. Поколебавшись мгновение, он скинул халат, оставшись в чем мать родила, и залез к ней под одеяло.

— Что ты делаешь? — испугалась Эмма и попыталась отодвинуться.

— Пытаюсь спокойно поспать, — объяснил Теодор.

— Иди к себе, — она все еще пыталась бороться с ним, отодвигая его руки от себя.

— Зная, что ты мерзнешь здесь, я просто не смогу уснуть со спокойной совестью. Иди ко мне.

Он аккуратно справился с ее слабыми попытками его отодвинуть и притянул ее в свои объятия. Первое, что отметила Эмма, Теодор был теплым — притягательно теплым. Даже горячим. Она вздохнула — а через какую-то секунду уже спала.

Когда Эмма проснулась, Теодора уже не было. Тут же подступила тошнота, и она свесилась с кровати. Там всегда наготове стоял тазик. Незаметно для Эммы в спальню вошли Кэтрин и барон. Горничная забрала таз, а муж сел на кровать, вытер лицо Эммы и вручил ей чай. Разговаривать не было нужды, оба привыкли так встречать утро. К радости Эммы этим утром ей больше не было плохо.

А вечером… Теодор снова лег с ней спать.

— Выйди из моей комнаты, — приказала она. Теодор в ответ только слегка улыбнулся и залез под одеяло.

К середине сентября утренняя тошнота почти совсем прошла.

— Я хочу в Лондон на малый сезон, — однажды заявила Эмма во время ежедневной прогулки Теодору. — Я давно не была в Лондоне и еще некоторое время не смогу попасть туда, — она многозначительно посмотрела на свой живот.

Эта мысль Теодору совсем не понравилась: в Лондоне слишком много мужчин и возможностей с ними уединиться. С другой стороны, это хорошая возможность проверить, может ли он доверять Эмме.

— Хорошо, — ответил он. — Едем в Лондон. Может быть, через две недели?

Эмма вопросительно посмотрела на него.

— Я сначала побываю в Эшли, — пояснил он.

Эмма равнодушно пожала плечом. Но этой ночью особенно остро ощущала его присутствие в своей постели.

На следующий день он уехал. Она скучала без него. Говорила, что ей все равно, повторяла, что должна быть рада его отсутствию, но то и дело представляла усмешку, которой он отвечал на все ее приказания, а потом поступал по-своему. Чувствовала себя очень одиноко в своей постели по ночам и очень несчастной по утрам, хотя больше ее не тошнило, а только мутило, и особый уход ей не требовался. Однажды она поймала себя на мысли, что готова снова страдать по утрам, лишь бы почувствовать ласковые руки, вытирающие ей лицо, отбрасывающие волосы со лба…

30 сентября к обеду Теодор вернулся. Эмма внимательно разглядывала его из окна, когда он спрыгивал с лошади — той самой, надежной и спокойной. Если честно, Эмма не сказала бы, что он плохой наездник. Интересно, он все так же пьет молоко, проезжая по той дороге? Она улыбнулась.

Она сочла Теодора довольно красивым мужчиной. Длинные ноги (она вспомнила, как он однажды ходил голым по ее спальне, задувая свечи — правда, с тех пор свечи он всегда гасил прежде, чем скинуть халат), изящные пальцы, густые волосы, более длинные, чем предписывалось модой. Но когда Теодор следил за модой? Эмма прекрасно знала, что герцог Клермонт следит за модой, поэтому она могла судить о том, что модно, а что нет, и совершенно очевидно, что Теодор даже не пытался делать это. Одет всегда так, чтобы было удобно.

Они иногда посещали соседей, и Эмма видела некоторых мужчин, которые в своем стремлении быть модными доходили до крайностей и становились смешными. В Теодоре было некое внутреннее достоинство, которое позволяло выглядеть прекрасно в обычной одежде. Он был… мужчиной.

И, надо сказать, благородным мужчиной. Если бы он захотел воспользоваться своим правом супруга, она ничего не могла бы сделать. Она могла бы сказать «нет», а он мог бы усмехнуться и заняться своим делом. Но он не сделал ни единой попытки, и Эмма жалела об этом. Иногда, когда он ложился в постель и обнимал ее, она чувствовала, что он возбужден и полностью готов, но Теодор вел себя так, будто ничего не хочет. Мужчина, страдающий излишним благородством.