Холодная гора - [134]

— Сейчас три часа, — сказала Ада. — Самое меньшее без четверти три.

— Три? — переспросил парень с удивлением. Он посмотрел вниз, изучая утоптанную землю у входа во двор. Затем сжал губы и пожевал ими. Он подсчитывал в уме, сколько времени прошло. Парень вытянул руки, взялся за колья изгороди и сжал их в кулаках. Он выдохнул воздух между сжатых губ, но не настолько сильно, чтобы получился свист.

— Семь часов, — произнес он наконец. — Шесть или семь.

— И ты бежал всю дорогу? — спросила Руби.

— Часть дороги бежал, — сказал он. — Я очень испугался. Мне трудно вспомнить, но я бежал, пока хватало сил. Потом я то бежал, то шел.

— Нам нужно, чтобы ты провел нас туда, — попросила Ада.

Но парень не хотел возвращаться назад в горы, и, как он сказал, лучше пусть его застрелят на месте, чем снова туда идти. Он и так видел достаточно, с него хватит. Все его товарищи сейчас лежат мертвые в этих лесах. Он хочет домой — вот его единственное желание. И по большому счету то, что он им все это рассказал, должно стоить какой-то еды и еще одного одеяла, а также кое-чего из снаряжения, которое может понадобиться ему в дороге.

— Те люди оставили их лежать там, где они упали, и даже не подумали, что волки скоро обглодают их до костей, — сказал он. И он поведал женщинам свои опасения, что волки уже добрались до его мертвого брата. Не имея подходящего инструмента, он не мог выкопать могилу, так что вынужден был поместить тело брата под выступ маленького водопада в ручье. Там, под нависающим выступом скалы, было сухое место, потому что вода, спадающая по камню, образовывала завесу, за которой получилось нечто вроде комнатки между землей и водой. Он описал, как перетащил туда брата и сказал несколько слов над его застывшим лицом в надежде, что если есть другой мир, кроме этого, то в нем они, может быть, встретятся снова. И он пошел прочь, а затем обернулся, и солнце светило сквозь брызги водопада, и над ним стояла радуга. Так что нет. У него нет никакого желания возвращаться назад на эту гору.

— Холодная гора стоит прямо по пути туда, куда тебе надо, — сказала Руби. — Впрочем, делай как знаешь. Ты не очень-то нам и нужен. Я знаю то место, о котором ты говоришь. Мы запряжем лошадь и будем там самое большее через пять часов. Придется накормить тебя, хотя мне не очень-то это по душе. Мы не обязаны давать еду каждому бродяге, который проходит мимо.

Руби открыла ворота и впустила парня во двор. Он прошел к крыльцу, сел на ступеньке между большими кустами самшита, потер руки и подышал на них. Руби осталась у ворот. Она положила руку на голую корявую ветку дикой яблони и стояла так, глядя на дорогу.

Ада шагнула к ней и посмотрела сбоку на ее лицо. Ада знала, что женщины в минуты таких потерь должны заплакать, обнять друг друга и говорить слова утешения и доверия. И, хотя она уже не вполне Еерила в такие формулы, она готова была предложить одну из них Руби, только чтобы сделать ей приятное. Ада и в самом деле протянула руку и коснулась темных волос, собранных вверх и завязанных в хвост кожаной полоской.

Однако Руби, казалось, не приветствовала даже это небольшое выражение сочувствия. Она отстранилась. Руби не плакала, не теребила передник и никак не проявляла горя по поводу смерти Стоброда. Она просто стояла, положив руку на ветку дикой яблони, и смотрела на дорогу. Вслух она произнесла только одно: «Что лучше — похоронить их на горе или привезти в долину и похоронить на маленьком кладбище Блэков?» Были причины за и против того и другого. Поскольку Стоброд и Блэки не интересовались друг другом при жизни, она считала, что в конечном счете лучше было бы лежать им отдельно и после смерти.

— Нам нужно решить это сейчас, так как от этого зависит, брать ли с собой лопату и мотыгу, — сказала Руби.

Ада была как-то смущена тем, что Стоброд и его товарищ будут похоронены на горе в лесу. Это выглядело так, словно их зароют как собак.

— Мы не можем просто подняться туда, выкопать яму положить их и вернуться домой, — ответила она.

— Что изменится, если мы притащим их сюда и похороним здесь? — спросила Руби. — По мне, так я бы лучше оставила их на горе, чем где-то еще.

На это Ада не смогла ничего возразить. Ей нужно было идти в дом, чтобы приготовить обед для парня, но, прежде чем уйти, она обняла Руби для своего собственного успокоения, если не для чего-то еще. Ада сознавала, что это первый раз, когда они обнялись, и Руби стояла опустив руки, словно завязанная в узел руками Ады.

На кухне Ада положила на тарелку остатки их обеда: печеные яблоки, кукурузный хлеб, немного лимских бобов, которые варились так долго, что превратились в кашу. Холодные бобы застыли в горшке и цветом и консистенцией напоминали паштет. Так что, повинуясь некой прихоти, она вывалила бобы из горшка и отрезала два куска застывшего варева.

Когда она вышла и вручила парню тарелку, он некоторое время изучал блюдо. По его лицу было видно, что он ожидал найти что-то более существенное.

— Это бобы, — сказала Ада.

Парень посмотрел на них снова, затем вилкой отковырнул небольшой кусочек, чтобы проверить, правду ли она сказала.