Хольмгард - [13]

— Сколько с тобою людей? — спросил он.

— Не понимаю, — сказал человек по-латыни.

Хайнрих повторил вопрос на этом языке.

— Людей нет, — сказал человек. — Я один.

— Они остались лежать там? — спросил Хайнрих, делая жест.

— Нет. Со мной никого не было с самого начала.

— Ты приехал один?

— Да.

— Невозможно.

— Почему?

— Там литовцы… поляки… много разных. Разбойники, например. Ты говоришь, что приехал от Новгорода сюда, без сопровождающих?

Человек пожал плечами.

— Невероятно, — сказал Хайнрих. — Я тебе не верю.

— Это твое право, Император.

— Ты очень молод.

— И… — человек хотел добавить «сметлив», но не знал, как это по-латыни. — Умен.

— Возможно, — согласился Император. — Ты служишь Ярославу?

— Я служу самому себе. Ярославу я оказываю услуги.

Хайнрих, недоверчиво поглядывая на посла, сломал печать и развернул свиток. Пробежав его, он посветлел лицом.

— Пойдем мы… в следующую дверь, — подобрал он латинское словосочетание. — А вы здесь сидите все, дармоеды, — добавил он по-немецки.

В соседней комнате тоже наличествовал стол, и на нем лежала карта. Хайрних быстро к ней приблизился и сверился с чем-то.

— Все так, — сказал он. — Это весьма апропо. Это дает нам передышку.

— Ярослав просит ответ, — сказал человек.

— И ты ему доставишь этот ответ?

— Да.

— Поедешь прямо сейчас?

— Да.

— Не отдохнув? Сколько времени у тебя займет доехать до Новгорода?

— Неделю.

— Невозможно. Я дам тебе двадцать человек и месяц сроку, езжайте обходным путем.

— Нет.

— Отказываешься? Почему же?

— Еще неделю в седле я, может, и выдержу. Но двадцать дней — нет. И так арсель весь синий уже.

— Тебя убьют.

— Вряд ли.

— Ты знаешь литовское наречие?

— Нет.

— Польское?

— Нет.

— Не понимаю. То, что ты сюда доехал — чудо. Но чудо два раза не повторяется.

— Это не чудо.

— Как тебя зовут?

— Не скажу.

Император ухмыльнулся. Письмо писал Ярослав — почерк новгородского князя Хайнрих знал хорошо, сомнений не было. Этот человек — не спьен. Это все, что требовалось знать. Император схватил перо и чистую хартию и что-то быстро написал, оглянувшись два раза на посланца. Запечатав и приложив перстень, он протянул свиток странному молодому человеку.

— Неделю, говоришь?

— А?

Император повторил вопрос по-латыни.

— Да, — ответил посланец.

— Что ж. Езжай. И да будет с тобою Создатель.

Посланец поклонился и вышел.

ГЛАВА ШЕСТАЯ. ЕДИНОБОРСТВА

Три тысячи варангов расположились на постой в Новгороде, разошлись по городским домам. После спешного крещения Ингегерд в греческий вариант христианства с принятием имени Ирина, и после не менее спешного венчания, молодожены избрали селение Верхние Сосны, в двадцати аржах на север от Новгорода, для проведения медового месяца, и отбыли туда, отобрав для охраны своих персон сотню варангов и сотню новгородских ратников. Но кончился медовый месяц, а затем и второй месяц, после медового, а Ярослав все не спешил возвращаться в столицу Земли Новгородской, бывая там наездами, всегда с многочисленной охраной. Помимо моста и утверждения Явана в должности казначея, никакой активности в градоуправлении Ярослав не проявлял. Житник не имел ничего против моста, а Яван не предпринимал ничего, что могло бы даже отдаленно интерпретировано как подрыв власти посадника. В казне появились деньги, доходы увеличились. Житник так же, как раньше, имел доступ к городским фондам. Правда, Яван учредил строгий учет всем выдаваемым суммам, но Житник и с этим был согласен, и даже похвалил Явана. Яван время от времени ездил в Верхние Сосны, но приставленный к нему спьен докладывал, что в разговорах с Ярославом Яван, вопреки всем ожиданиям, хвалит правление Житника, и хвалит искренне. Житник по-прежнему руководил городским правосудием, издавал указы, делал поблажки нравящимся ему купцам, реорганизовывал стражу в детинце, переписывался с окрестными болярами — словом, властвовал. И казался безмятежным.

— Князь боится посадника, — говорила, понимающе кивая, старая Довеса мужу своему, ремесленнику Осмолу.

— Ты не ори так! — строго отвечал он, оглядываясь. Ты… эта… не ори. Вот. Да. И ничего он не боится.

— Нет, боится.

— Дура ты, — отвечал Осмол, снова оглядываясь. — Дура непрозорливая, ничего не понимаешь, дальше своего носа свинячьего не видишь. Это посадник боится Ярослава. Константин.

Разговоры поселян мало волновали Житника. Но к концу третьего месяца, если считать с момента венчания, странные сведения из Верхних Сосен заинтересовали его не на шутку.

Говорили, что в Верхних Соснах строятся новые дома (еще не сошли морозы). Что там веселье. Что князь устраивает через день званые обеды. Что младшие отпрыски болярских семей постоянно там, в Верхних Соснах, околачиваются. Что Ярослав устроил себе настоящий двор. Прямо новый Камелот выстроил! А меж тем на тихой волне Волхова, совсем рядом со всем этим веселием, ждут, покачиваясь, ладьи, готовые в случае чего распахнуть паруса и мчатся к Ладоге.

Житнику стало любопытно, и как-то рано утром он в одиночку предпринял путешествие на север. Прибыв в Верхние Сосны к полудню, он обнаружил, что сведения верны. Действительно, веселие в селении стояло неимоверное. Житник провел в Верхних Соснах весь день, заходил в хоромы, во дворы, в зверинец (куда из Новгорода перевезли живого ровдира, подаренного Ярославу королем Франции Робером Вторым два года назад и доставленного Жискаром в клетке — существование ровдира скрывалось от населения во избежание суеверных слухов, а в Верхних Соснах знать, особенно из молодых, приходила полюбоваться на мощного гривастого зверя и послушать его глубокий, рокочущий рык) и отбыл обратно в детинец, удостоверившись, что уровень веселья в селении начисто исключает возможность составления заговора.