Хокуман-отель - [34]

– Понимаю.

– Вот и отлично.

Они спустились и пошли по коридору первого этажа. Около входа в ресторан Исидзима увидел Горо. Старик в дневной ливрее медленно шел по коридору. Директор отвел Горо в сторону:

– Меня искал Ниитакэ? Зачем?

Горо спрятал глаза.

– Горо. Вы ведь могли догадаться зачем. Или вы считаете, что даром получаете мои деньги?

– Исидзима-сан, как вы думаете, чем может интересоваться генерал Ниитакэ?

Ясно, опять бабы. Черт, этого еще не хватало.

– Он что, кого-то увидел?

– Исидзима-сан, по-моему, он заинтересовался как раз тогда, когда мимо его окошка прошла новая русская девушка.

– Хорошо, Горо. У вас все?

– Все, если не считать, что вас только что спрашивала госпожа Мэй Ин.

– Что вы ответили?

– Что пойду искать вас.

– Она была спокойна?

– По-моему, да. Госпожа Мэй Ин сказала, что пойдет к себе.

Исидзима кивнул летчику, и они двинулись дальше. Перед самой комнатой официантов Тамура замедлил шаг. Исидзима повернулся к нему:

– Вы хотите что-то сказать, Тамура-сан?

– Да, Исидзима-сан. – Тамура поклонился. – В рацию, которая прибыла со мной, вмонтирован самопеленгатор.

Тамура сейчас не прятал взгляд, а смотрел в упор. Нет, он не врет. Это честный взгляд самурая. Значит, без людей Цутаки все-таки не обошлось. В рацию вмонтирован самопеленгатор. В принципе он допускал такую возможность, но то, что Тамура сказал ему об этом сейчас, именно сейчас, – огромная удача.

– Самопеленгатор? Вы не знаете, в каком именно месте?

– На складе нашего отдела в определенных целях подготовлено несколько раций, снабженных самопеленгаторами. Обычно они монтируются между блоками Ф-48 и Н-1. Думаю, что и в этой рации он находится там же.

Значит, он сомневался не зря. Тамура работает на Цутаки. И сейчас, увидев бриллиант и получив личное подтверждение Исидо, решил переориентироваться.

– Благодарю вас, Тамура-сан. Я в полной мере оценил эту информацию.

Тамура поклонился.

Оставив Тамуру в комнате официантов, Исидзима вышел вместе с Гарамовым. Пока они шли к стоящему перед отелем вездеходу, он еще раз перебрал для себя возможности, которые возникали в связи с тем, что он узнал о самопеленгаторе.

– Надеюсь, теперь вы довольны, господин Гарамов? Как видите, бензин прибыл.

– Я не буду доволен, пока мы не взлетим.

– Все было в порядке, пока вы сидели в дежурке?

– Да, если не считать некоторых мелочей. Во-первых, вы установили за мной слежку.

– Дорогой господин Гарамов, не будьте так подозрительны. Это не слежка, а охрана.

– Допустим.

– Не «допустим», а охрана. Во-вторых?

– Приставание к нашей медсестре – тоже охрана?

– Кто к ней приставал?

– Швейцар.

– Масу?

– Не знаю, как его зовут, но знаю, что, когда она поднималась по лестнице с Мэй Ин, этот швейцар кинулся к ней и напугал.

– Что касается швейцара, то я строго взыщу с него. К ней кто-нибудь еще приставал?

– Какой-то человек наблюдал в окно, как она кипятила инструменты.

– Что? В какое окно?

– В окно, выходящее на задний двор.

Окно кипятилки как раз выходит назад, к роще. Неужели это был человек Цутаки?

– Она не заметила, как выглядел этот человек?

– Заметила. Лет двадцати восьми, в военной форме без погон, в офицерских сапогах.

Люди Цутаки ходят в офицерской форме без погон, он это знает.

– Он только смотрел?

– По-моему, этого вполне достаточно.

Они подошли к машинам. Исидзима остановился, чуть не доходя до бензозаправщика у головного вездехода. Сейчас он попытался стряхнуть с себя напряжение, которое возникло, когда он услышал про человека в форме. Солдаты при их приближении вышли из машины, явно ожидая указаний.

– Хорошо, господин Гарамов, я разберусь. Эти машины вместе со специалистами по ремонту поступают в полное ваше распоряжение. У старшего группы комплект из пяти рабочих комбинезонов: я предусмотрел, что вашим людям придется выходить из самолета. Пусть они переоденутся. Само собой разумеется, что об этом никто не должен знать. Я скоро вернусь. Надеюсь, вы понимаете – пока ваши люди не наденут комбинезоны, никто не должен видеть кого-то из членов экипажа. Пока самолет будет заправляться, они могут попасть в поле зрения контрразведки, а я опасаюсь, что ее люди уже здесь.

Вика, оставив Гарамова и двинувшись по песку к самолету, старалась избавиться от страха, как ей казалось нелепого, которому было неоткуда взяться, но она тем не менее сейчас испытывала его. Проваливаясь в песке на каблуках и опустив голову, она убеждала себя, что этот страх был вызван жутким взглядом японца, наблюдавшего за ней сквозь окно. Но, убеждая себя в этом, она понимала, что за этим взглядом на самом деле стоит нечто большее; она чувствовала, даже знала, что в нем скрыто что-то ужасное. Но сейчас, приближаясь с каждым шагом к самолету, Вика, как в детстве, пыталась уговорить себя, что ничего страшного нет. Это, говорила она себе, ей померещилось, а если даже и не померещилось, то как только она войдет в самолет, оно растворится и исчезнет, скроется где-то, останется в этой местности, в этой роще.

Вика шла по песку, чувствуя, как тяжелая сумка оттягивала плечо, и ей очень хотелось обернуться, чтобы увидеть, следит ли за ней Гарамов. Она пересилила себя и, подойдя к самолету, остановилась. Открылась дверь, и второй пилот, протянув руку, взял сумку, а потом помог и ей. Чувствуя, как из-под каблуков уходят ступени трапа, Вика вспомнила слова Гарамова: «Когда подойдешь к самолету, осмотрись и скажи всем – пусть не высовываются». Сейчас все происходило наоборот: второй пилот высунулся, а она перед этим не подумала осмотреться. Забыла. Когда лейтенант втянул ее и дверь захлопнулась, Вика испытала несказанное облегчение, легкость, почти счастье. Страх тут же ушел. Она снова была в самолете, рядом стояли свои, те, кто ждал ее это время.