Хоккенхаймская ведьма - [22]

Бургомистр и сам начинал ненавидеть баб и их проклятый навет. Он кивал понимающе, а сам подсчитывал расходы городской казны.

Кавалер настраивался на сложный разговор со святыми отцами по поводу писаря Вольфганга Веберкляйна, но разговор вышел на диво лёгкий и быстрый.

— Это тот писарь, что донос писал? — спросил отец Иоганн.

— Да, и семья просит от казни его освободить, — пояснял кавалер.

— За десять монет?

— Да.

— Так мало они дают за язык сына.

— Бургомистр сказал, что семья не богата.

— Не богата? Ну, что ж, берите, что есть, — сказал отец Николас, — нам алчность не к лицу. Ещё штраф ему выпишем десять монет, и будет хорошо.

— Да, да, — кивал отец Иоганн, — будет хорошо. Будет достойно. А только за писаря деньги предлагали?

— Нет, ещё за зачинщицу, — отвечал кавалер, — за Магду Липке, но я отверг. Подлая баба, не раскаялась.

— Ну, что ж, — сказал отец Иоганн, может даже и чуть разочарованный. — Пусть так. А за остальных жён давали?

— Нет, бургомистр сказал, что Бог им судья.

— Ну, что ж, ну, что ж, — отец Иоганн внимательно смотрел на Волкова, и тихо произносил, — сын мой, утаить серебро от Святого Трибунала, есть грех корысти. Не утаил ли ты себе мзду?

— Отец мой, — Волков не отводил глаз и говорил так же тихо, — даже думать о том, что я утаю мзду, для меня оскорбление.

— Да благословен будь, — отец Николас осенил кавалера крестом.

Но Волков не считал, что разговор окончен:

— Святые отцы.

— Да сын мой.

— Куда пойдёт серебро, что мы возьмём тут? Затраты у меня велики, добрым людям платить нечем, как время платить придёт.

— Да знаем мы, знаем, — успокаивал отец Иоганн, — всё серебро, что тут возьмём, пусть людям твоим идёт.

— Не волнуйся, рыцарь, в другом городе найдём ведьм, все затраты покроются, — говорил отец Николас.

— Не было такого, чтобы сатана Святой Трибунал без серебра оставил, — добавил отец Николас.

И оба отца засмеялись, а Волков приободрился, видя, что не волнуются монахи.

Отец Иона бледен был, хворь не отпускала его, поэтому вставал с лавки он тяжело, и говорил не громко. И чтобы было тихо, чтобы слышали его люди, что битком набились в зал, кавалеру пришлось предпринимать усилия, и кое-кого взашей гнать на улицу.

Провинившиеся сидели на лавке, вокруг них солдаты, и монахи сидели, остальные все стояли. Слушали внимательно. А отец Иона говорил:

— Господом, и Святой Церковью, право данное мне судить пусть оспорит кто. Есть такие?

Никто не оспорил. Брат Иона обвёл всех взглядом и продолжал:

— Нет никого? Писарь, пиши, оспаривающих нет. Я, брат ордена Святых вод Ёрдана, ауксиларий славного города Ланна и приор монастыря Святых вод Ёрдана, прелат-комиссар Святого Трибунала Инквизиции брат Иона. И архипресвитер кафедрального собора славного города Ланна и члена комиссии Святого Трибунала Инквизиции, отец Николас. И брат ордена Святых вод Ёрдана, каноник, член комиссии Святого Трибунала Инквизиции, отец Иоганн, взялись вести расследование по делу о навете, и пришли к такому решению: Магда Липке, жена головы гильдии кузнецов города Алька, и Петра Раубе — жена столяра, и Марта Кросбахер, и писарь городского магистрата Вольфганг Веберкляйн, решив сотворить зло, удумали навет, и клеветали против вдовы Гертруды Вайс, что держит сыроварню здесь же в городе Альк.

Инквизиция установила, что зачинщицей была Магда Липке, сама она была на следствии зла, запиралась, говорить не хотела и не каялась. На вдову Вайс она клеветала, так как сын её ко вдове ходил за мужским. И та его привечала. Петра Раубе и Марта Кройсбахер тоже на вдову были злы и клеветали, так как мужья их ходили к вдове за мужским и та их привечала. Обе жены сии говорили неохотно, только после покаялись. Писарь Вольфганг Веберкляйн не запирался, говорил охотно и каялся, зла на вдову не имел, бумагу стал писать за мзду в два талера, что сулили ему жены, что зло затеяли.

Брат Ипполит вздохнул, ещё раз обвёл глазами собравшихся. Все, и женщины, и мужчины, и солдаты, и даже кавалер с ротмистром внимательно слушали, ждали, когда монах продолжит и тот продолжил:

— Святой Трибунал постановил: «Магду Липке бить кнутом у столба пятнадцать раз».

Женщина смотрела на него яростно, а по залу прокатился ропот удивления.

— С мужа Марты Липке взять пятнадцать талеров земли Ребенрее или четырнадцать талеров славного города Ланна. А язык ей усечь, как положено за клевету и наговор.

— Да как же так, это что, праведный суд? — орал кто-то, люди заволновались, а кавалер выглядел орущего и указал на него ротмистру пальцем. — Какая ж в нём праведность. Невинных судят!

Солдаты тут же схватили человека, а он надумал сопротивляться, так на нём платье дорогое тут же порвали и били его в кровь, а он орал:

— Неправедный суд, неправедный!

Его поволокли по полу и выгнали из зала.

— Подлость, — заорала Магда Липке, вскакивая с лавки и придерживая разодранное в лохмотья платье, — подлость, а не суд.

— Будешь ещё Трибунал облаивать, так мы тебе ещё и клеймо присудим, — тоже встал со своего места отец Николас и указал перстом на злую бабу, — на лоб! Угомонись жена, Богом тебя прошу.

Женщина села, но успокоиться, не могла. А брат Иона оглядел всех и продолжил, негромко: