Борис Семёнович поводил в пустоте птичьим клювом. Ему было жарко - до слёз и как-то по-странному радостно - несмешливо, молча, но настолько полно и несомненно, что назад, к земле и не тянуло. Hе видел, но звериным способом чуял он Катеньку - рядышком, между ним и Солнышком, вот-вот готовым лопнуть. Борис Семёнович знал - ещё немного и станет огромный светлый жар и больше ничего. А до этого люди и черти будут носиться и в отчаянье кусать друг друга, лопаясь изнутри. Он уже видел их, хохочущих в попытке спасти бликунову власть. Hо кто же спасёт такое? Подлец уже весь растрескался, как и всякая другая мысль. Вдруг Борис Семёнович уловил странное и понял - это Катенька прижалась к солнышку ближе близкого и волосы её змеятся, не погибая в его невозможном жаре, а глаза впитывают внутрь себя пустоту. Треск один остаётся - страшный треск всего и вся.
Извернувшись, коснулся Борис Семёнович катиного тела. Оно больше никуда не текло и не двигалось - только змеи метались по голове, воя от ужаса, а сама девочка ушла в неназванную даль.
И тут пришёл хохот. Он обрушился на птицеклювого дядечку, разворотил нутро и распахнул ему рот. Хохот был всем, хохот был везде. В нём громыхали смешки, усмешки и детский смех - все поклонения Бликуну смешались и рвали теперь Бориса Семёновича на части. Он чувствовал, что и сам заливается, словно над шуткой, над катенькиным телом. И длилось это странно - то ли миг, то ли пропасть.
Пока Солнышко не стало всем, а всё - Солнышком.
(18.11.2001 года)
