Хох Дойч - [5]

Совсем не похожие на те, которые налетали бомбить. У тех были ломаные крылья и когтистые лапы, и выли они, как в муках от мучительного запора, прежде чем капнуть на людей своей гнусной каплей, распространявшей после себя только запахи гари, горящего мяса и тола…

Он вышел на дорогу, огляделся, нигде никого, ослабил узел на вещмешке, засунул в него лопату черенком вниз, железом наружу, подхватил винтовку и пошёл к самолету. Любопытно, чего это он.

Немец стоял на крыле, прислонившись к борту кабины, и сам с собой играл в портативные шахматы. Время от времени он оглядывался вокруг. Истребитель остановился почти ровно посередине поля, окаймлённого со всех сторон лесом, и с какой бы стороны кто ни появился, он был виден, как на ладони.

Этот русский медленно шел по полю, держа винтовку на сгибе локтя и зажав под мышкой приклад, так что, бегай ещё перед ним собака, можно было подумать, что охотится на вальдшнепов. В какой-то момент русский показался двухголовым, но вот он что-то поправил у себя за спиной, и голова снова стала одна.

Немец был немолод, с серым узким лицом и блёклыми водянистыми глазами. Тонкие морщины, как водоросли, стекали от кончиков глаз до самого подбородка. Увидев, что русский один и идёт прямо на него, он достал пистолет, поставил его на боевой взвод и снова положил в кобуру, передвинув её удобнее на живот, а затем продолжил играть. Держа шахматы на ладони, он вытаскивал крошечные чёрные фигурки, заменял их на белые, а чёрные складывал в боковое отделение для чёрных.

Андрюха не имел никаких особенных мыслей, направляясь к самолёту. Не чувствовал он и страха. Разве что любопытство. И разве что это любопытство было первым ростком пробудившегося ощущения жизни, которое все увереннее теперь проклёвывалось в его контуженой голове.

Раньше он никогда не видел, как садятся самолёты. И немцев тоже. Видел только тех – страшных и одновременно нестрашных – псов-рыцарей из “Александра Невского”, где эти псы были в белых простынях и с рогатым ведром на голове. Страшными они были, когда поднимали на копья плачущих детей и бросали их в огонь. И нестрашными, когда проваливались под лёд и тонули в полынье.

Этот был на них не похож. Он стоял на крыле и сосредоточенно играл в шахматы. Вытягивал и снова втягивал губы. Ветер шевелил длинную сивую чёлку. Немец повернул голову лишь тогда, когда Андрюха почти уже поравнялся с хвостом самолёта. Вскинул брови, обнажил зубы.

Андрюха не сразу понял, что немец улыбается, но немец действительно растягивал рот, изображая приветливость. Он что-то говорил и показывал своим длинным пальцем на шахматы, словно приглашал сыграть партию.

– Ыыы! Хох Дойч! – Андрюха выдавил из себя первое, что пришло в голову, и первое, что у него получилось.

До этого он никогда не разговаривал с живым немцем, и ему стало интересно. Тогда он совсем уже отчётливо повторил:

– Хох Дойч! Ыыы!

Немец ещё более удивился.

– Хох Дойч! – выкрикнул Андрюха и передёрнул затвор. Движение, от которого он уже отвык, удалось выполнить с неожиданной лёгкостью. Указательный палец больше не мешал. Напротив, он уверенно скользнул под скобу и надёжно коснулся спускового крючка.

Немец перестал улыбаться. Вздохнул и начал убирать шахматы, вытаскивать оставшиеся фигурки, раскладывать их по правильным отделениям, закрывать крышку…

– Хох Дойч! – закричал Андрюха. – Хох Дойч! – кричал он и подкидывал ствол винтовки, требуя, чтобы немец поднял вверх руки, и тыкал этим же стволом вниз, чтобы заставить спрыгнуть на землю.

Положив шахматы в нагрудный карман комбинезона, немец выпрямился в полный рост, медленно провёл взглядом по дороге вдоль леса, туда и обратно, и этот же взгляд опустил на голову русского, как сухую длинную палку.

Спрыгнув на землю, он выстрелил русскому в голову. Тот провернулся винтом, рухнул на колени, а потом упал на живот. Он лежал ничком, затылок был залит кровью, из вещмешка на спине торчала лопата. Немец покачал головой. Нет, всё-таки не померещилось, что русский был двухголовый. Он сунул пистолет в кобуру, нагнулся и вытащил из-под тела винтовку. Отвёл затвор и снова покачал головой. Винтовка была не заряжена, без патронов. Отойдя на шаг в сторону и отвернувшись от русского, он ещё побаловался с винтовкой, поизучал, пооттягивал головку курка, поворачивая её против часовой, ставя на предохранитель и снимая с него. Нажал на спуск. Затем взял винтовку за дуло и забросил её в полёгший ячмень.

Он уже разворачивался, когда перед ним будто вздыбилась земля. Лопата срикошетила по виску и врезалась в плечо. Немец повалился на бок, ещё один замах, хрястнула другая ключица. Он сел на ноги. Русский бегал вокруг, тыкал под нос лопатой, крутил другой рукой в воздухе и беспрестанно выкрикивал непонятные фразы. Время от времени он бросался к самолёту и рубил его яростно, оставляя рваные дыры, покуда не обессилевал, а потом опять подскакивал к немцу и снова совал ему лопату под нос.

Андрюха даже не понял, что немец в него стрелял. Ему было невдомёк, что пуля ударила в край лопаты, торчащей у него за головой, что лопата провернулась на черенке и стукнула другим краем по затылку. Очнувшись, он просто потянулся к месту ушиба и нащупал лопату. А в следующее мгновение увидел, как немец широко размахивается винтовкой, чтобы забросить её далеко в поле…