Хогарт - [27]

Город уже засыпал, только с берегов доносились оклики запоздавших гуляк, звавших перевозчиков: «Истуорд, оу!», «Уэстуорд, оу!» Гасли огни на запрудивших реку судах. Был ли кто-нибудь из отважных путешественников искусным моряком или им помогла счастливая случайность, но лодка благополучно миновала Лондонский мост, проплыла мимо Тауэра и выплыла, наконец, за пределы города.

Они плыли по течению навстречу раннему восходу, сумели выспаться и, судя по тому, что встретили солнце громкой, хором спетой песней, успели захватить с собою не только рубашки, но и хорошую порцию спиртного. В Блэкуолл Рич они высадились на берег, чтобы поесть копченой говядины и выпить голландской можжевеловой водки. Достойные джентльмены наслаждались свободой, блеском воды и собственными небритыми подбородками. Зеленые берега Темзы плыли им навстречу: нежная весенняя листва, красные пятнышки кирпичных коттеджей с белыми оконными переплетами, стада овец на откосах, крохотные заливы в тени дымчатых ив. Они лихо лавировали между медлительными океанскими парусниками, осторожно шедшими вверх по течению, разглядывали резные, с облупившейся от тропического зноя позолотой украшения бушпритов, жадно вдыхали романтические запахи прогретой солнцем смолы и заморских пряностей, читали важные разноязыкие названия судов, щеголяли знанием флагов и морскими словечками.

Достигнув устья Темзы, они повернули на восток и поднялись вверх по Мидуэю. В Рочестере забрались на самый верх замковой башни, построенной еще в незапамятные времена при Генрихе I, и любовались парящими внизу чайками, крутым изгибом реки у Чэтема, темными высокими башнями городского собора — ровесника лондонского Тауэра. Они стремительно теряли манеры и обличье джентльменов, еще недавно прогуливавшихся по Ковент-Гарден. В Куинзборо уже несколько одичавшие путники подружились с местным могильщиком и долго пировали вместе с этим достойным господином. Хогарт старался совместить веселый отдых с занятиями искусством и делал наброски, запечатлевшие его друзей в различные моменты их пятидневного плавания. Они возвращались ь Лондон обгоревшие, ободранные, грязные и мужественные, подобно знаменитым героям Джерома, которым суждено было отправиться в плавание по Темзе полтораста лет спустя.

Как истинные исследователи, Хогарт и его спутники изложили результаты своей поездки в обильно иллюстрированной брошюре, названной «Пятидневное паломничество», к которой была также приложена вычерченная Джеймсом Торнхиллом карта.

Вернувшись домой и удостоверившись, что «Карьера шлюхи» раскупается с прежним успехом, мистер Хогарт принялся размышлять над следующей своей серией — «Карьера распутника».

ИССЛЕДОВАНИЕ ПОРОКА ПРОДОЛЖАЕТСЯ

Быть может, его самого несколько озадачила безысходность гравюр, посвященных Мэри Хэкэбаут, и он решил на этот раз стать не только созерцателем, но и судьей. Он спешил быть беспощадным к тому, что прежде демонстрировал почти бесстрастно. Одновременно с этим и несколько неожиданно он возмечтал отыскать и запечатлеть добро, поскольку осуждение предполагает существование добродетели, которую при всем желании нельзя найти ни в одном персонаже «Карьеры шлюхи».

Сверх сказанного Хогарта влекла за собой инерция начатого и начатого хорошо. Но известно, что поспешное продолжение удачного начала, желание повторить то, что однажды принесло успех, чаще всего приводит к разочарованию: все уже сказано, нового в душе не накопилось, память опустела. А остановить воспламененное счастливыми днями творчества воображение, охладить встревоженный ум художник не в силах.

В «Карьере распутника» Хогарт спешит изобразить то, что не успел показать в истории Мэри Хэкэбаут. Да и не все, что пришлось узнать ему за последние годы, можно было показать в судьбе потаскушки. Пора было подыматься в более высокие сферы.

Сначала, правда, он сделал гравюру, в которой, видимо, хотел сказать многое из того, что перешло затем в «Карьеру распутника». Он убедился еще раз, что в одном листе не выразить все, что хочешь. Гравюра же эта, по сути дела, стала прологом к «Карьере распутника». И называлась она «Современная полуночная беседа».

Мистер Уильям Хогарт, будучи (за редкими исключениями) человеком воздержанным, имел немало возможностей познакомиться с развлечениями состоятельных людей, в число которых начинал постепенно входить. Он не раз бывал свидетелем, а иногда и скромным участником, таких пирушек, перед которыми возлияния пятерых путешественников по Темзе казались детской игрой. И если джин еще не вытеснил окончательно идиллический эль из дешевых пивных, то в дорогих тавернах его место давно заняли крепкие напитки. Говорят, что тори предпочитали портвейн, а виги — французские вина, но результаты и торийских и вигских попоек стирали политические разногласия.

Новая гравюра была для Хогарта возможностью показать людей в их изначально-животном состоянии, порожденном алкоголем. Так пытался он найти корни пороков. В «Полуночной беседе» были откровенные намеки на реальных людей, в числе которых находились и знакомые самому Хогарту почтенные господа. Однако следует различить забавное изображение приятеля от адреса сатиры, куда более широкого. К тому же в стихотворной подписи имеется такое замечание: Не вздумайте отыскивать здесь сходство с кем-либо.