Ходынка - [50]

И едва Бер, по просьбе какого-то военного, поднялся на эстраду, как пароксизмы знакомого с детства ужаса начали душить его. Генералу пришлось вцепиться в перила, чтобы скрыть дрожание рук. Он смотрел на толпу и не мог сказать ни слова людям, которые наперебой требовали от него приказов, приказов, приказов...

Вид внешней, бескрайней, уходящей в космическую тьму толпы наводил тем больший ужас, что она издавала гул, похожий на шум моря. Время от времени из глубин толпы доносились крики, причем трудно было понять, трезвые или пьяные их издавали, мужчины или женщины...

Вторая толпа собралась на гулянье - внутри прямоугольника, образованного буфетами. Она тоже была громадной, но все же имела размеры. О намерениях внутренней толпы говорило ее расположение: она будто отражала, даже передразнивала толпу внешнюю, от которой ее отделяли буфеты. Самая плотная ее часть тяготела к тому же месту - внутрь прямого угла возле шоссе. Кое-где среди внутренней толпы виднелись фигурки верховых казаков, время от времени махавших плетками. В остальном же она мало отличалась от внешней - то же море картузов с редкими светлыми вкраплениями платков, повязанных на женские головы.

Когда, наконец, Бер взял себя в руки и повернулся к куче просителей, из нее выступил пожилой - ровесник самого Бера - господин мещанского вида:

- Лепешкин Василий Николаевич, купец и потомственный почетный гражданин. Помните-с?

Бер кивнул, но не ответил. Он нашел взглядом армейского капитана, который привёл его сюда, и воскликнул:

- Позвольте! Но где же казаки, где полиция? Вон там... - Бер принялся тыкать пальцев в сторону Москвы - почему их нет?

- Отвечаю на первый вопрос: все казаки находятся на гулянье или же стоят в цепи у буфетов со стороны Москвы - спокойно ответил капитан. - Далее: где полиция, я и сам хотел бы знать. Небольшой отряд уже прибыл на поле, но целиком собрался возле императорского павильона, чтобы обеспечить охрану государя. Других полицейских на поле нет. А эти идти к буфетам отказываются, поскольку им велели собраться здесь.

- При чем здесь охрана государя? - оторопел Бер. - Государь здесь только днем появится!

- Не могу знать-с. Верно, по службе радеют - мрачно ответил капитан. - Но пока они почитают себя частными лицами. Только и всего.

- Но следовало доложить в контору обер-полицмейстера!

- Докладывали уже четыре раза. Отправляли телеграммы, звонили по телефону. Последний раз полчаса назад - сказал капитан. - Ответы были такими: наряд для охраны буфетов прибудет к пяти утра, господин обер-полицмейстер в креслах Большого театра, господин обер-полицмейстер ужинают, господин обер-полицмейстер легли почивать.

- По-чи-в-а-ать? - Бер не сумел выговорить, скорее даже, выдохнуть это слово до конца, потому что голос его стал вдруг до неприличия тонким. Генерал почувствовал, что у него начинает дрожать подбородок. Совсем как в детстве, когда месье Гиньоль обижал его словами или забирал у него из-под носа тарелку со сладким пирогом и, гадливо улыбаясь, начинал не то есть пирог, не то высасывать его, сложив губы трубочкой - у молодого еще гувернера оставались только передние зубы.

- И, наконец, почему казаков нет с другой стороны буфетов... - продолжил капитан, тактично отворачиваясь от Бера к полю. Он хлопком ладони размазал по своей шее комара, и вполголоса закончил: - Туда пройти уже не легче, чем через угольное ушко.

- Но что же делать? - прошептал Бер. - Вы не знаете?

- Если что-то и можно сделать, я не знаю, что.

* * *

Капитан Львович был не совсем прав, либо не говорил всё, что знал.

Как раз во время его беседы с Бером рота поручика Соколова, продвигавшаяся к шоссе вдоль главной линии буфетов, остановилась. Полицейский Будберг его роту так и не получил - подоспел батальон 8-го Московского гренадерского полка под командованием подполковника Подъяпольского, и рота Соколова поступила в его распоряжение.

Когда батальон Подъяпольского подошел к пивным сараям, к самому дальнему от шоссе углу гулянья, то по коридору между буфетами и толпой, гудевший подобно расстроенному органу, солдат повели колонной по девять человек. Сейчас же, не дойдя до угла саженей двести, солдаты едва пробирались вперед цепочкой по одному, вслед за подполковником, сидевшим на лошади. Наконец, Подъяпольскому стало понятно, что дальше двигаться невозможно. Он свернул в проход между буфетами и выехал на гулянье. Соколов последовал за ним.

- Из лагеря мы вышли в два двадцать, стало быть, сейчас около трех - прокричал, перекрывая гул толпы, Подъяпольский. - Они рехнулись, что ли - в девять подарки раздавать?

- В десять, Александр Васильевич - сказал Соколов.

- А? - нагнулся к нему с лошади Подъяпольский.

- В десять. В десять раздача начнется.

- Какая разница! - махнул рукой Подъяпольский. - Тут и за шесть-то часов народ сам себя в паштет перетрёт! Предлагайте диспозицию.

- Что я могу предложить? Подарки мы ведь раздать не можем? И потом, начни их раздавать - задние ряды тут же бросятся вперед. Друг друга подавят, несомненно. Стало быть, надо хотя бы задние ряды еще назад отодвинуть.