Ходок 9 - [13]

Налет был славным! "Модник" даже сейчас, в совсем не подходящий момент, ощутил томление в паху, припомнив, что они проделали с женщинами и детьми. Особенно с детьми. Они были такими мягонькими, такими беспомощными, а как кричали! Глазки модника замаслились, но окрик оборотня вернул его к суровой реальности.

— Эй! Ты не заснул часом? Живо гони клинки, малахольный!

И в этот момент "модника" переклинило. Он решил, что терять ему нечего — все равно будут судить А за поместье, да еще если всплывут другие художества, то в лучшем случае на кол, а в худшем — соляная яма со снятой кожей. Издав дикий вопль, от которого людям с неуравновешенной психикой, присутствующим в зале, совсем поплохело, он рубанул командора по шее. Шэф удивленно уставился на придурка, а тот, войдя в раж, принялся наносить беспорядочные удары: по туловищу, по плечам, по голове, снова по туловищу, опять по голове, и так далее. Продолжалось это безобразие секунд десять. Наконец, главкому это надоело. Он снова отрастил "медвежью лапу" и голова придурка с деревянным стуком соприкоснулась с полом.

Весь этот цирк с конями проходил в гробовой тишине — благодарная аудитория открыв рты и затаив дыхание наблюдала за происходящим. И их можно было понять — вместо банального действа — глумления над беззащитными аристократами, они стали свидетелями гораздо более высокого искусства. Шли на концерт художественной самодеятельности треста столовых и кафе, а попали на "Виртуозов Москвы". И, честно говоря, публика была довольна. Работу метаморфа не часто увидишь, если вообще не никогда.

Завершив показательные выступления — как ни крути, а участников действа было двое, значит это было не выступление, а выступления, командор снова придал конечностям человеческий вид и повернувшись к публике молча пожал плечами. Этим он как бы давал собравшимся невербальный сигнал, что он существо некровожадное, и если кому и отделяет голову от туловища, то только по необходимости, а никак не для развлечения, так что все вменяемые в зале могут не беспокоиться. Ну-у… почти не беспокоиться. Главком подобрал клинки, выпавшие из рук придурка, и попросил его соседа передать ему пояс безвременно усопшего, что было последним и выполнено без малейшего промедления.

Нацепив на себя пояс с конфискованными колюще-режущими предметами, Шэф продолжил неторопливый обход трактира. Следующим субъектом, вызвавшим его интерес был Копченый. Как только командор остановился перед командиром наемников, тот немедленно расстегнул пояс со своим оружием и молча положил на стол. Копченому было очень жаль расставаться с клинками работы легендарного мастера Витора Эрлаха по прозвищу Золотой Молоток, за которые он заплатил сто золотых, но жизнь он ценил дороже. Командор некоторое время вертел в руках и рассматривал эти подлинные произведения оружейного искусства, после чего положил меч и кинжал обратно на стол. В ответ на недоуменный взгляд Копченого, он улыбнулся:

— Очень ты на одного знакомого похож.

— На кого? — поднял брови наемник.

— Его звали Болотная Гадюка. — Шэф помолчал. — В Паранге погиб.

Наемник понимающе покивал, а командор двинулся дальше. Чем-то глянулся ему Копченый. Точнее говоря, Шэф знал чем — наемник, в отличие от "модника", был воином, а не убийцей. Как гласит местная пословица: каждый воин — убийца, но не каждый убийца — воин. Командору просто требовалось подобрать такое оружие, чтобы их c Дэном не принимали за лохов — по одежке встречают, а забрать у наемника его клинки было то же самое, что отнять у хорошего скрипача скрипку Страдивари, чтобы тебя приняли с уважением в оркестре какого-нибудь привокзального генделика. Как-то не комильфо… Шэф решил, что народа в трактире много — что-нибудь да подберет.

Так и получилось — через пару столиков он наткнулся на собрата "модника", который оказался гораздо умнее своего предшественника и без лишних телодвижений презентовал командору свои клинки. Вернее, как свои? — у такого грязного, во всех отношениях, типа никогда не могло быть оружия такого качества. И убить собственноручно настоящего хозяина, если конечно же тот соответствовал своему мечу и кинжалу, он бы никогда не смог — кишка тонка. Другое дело, если хозяин был местным мажором и носил свое оружие, как признак статуса — тогда возможны варианты. Но, Шэфу не было дела до всех этих тонкостей, получив искомое он направился к столику, где его дожидался бледный Денис.

— Ты как? — осведомился главком, с некоторой тревогой рассматривая старшего помощника.

— Ща харч метну… Причем в тебя.

— А почему в меня? — искренне удивился командор.

— А ты ближе всех, — разъяснил свою позицию старший помощник.

Надо было принимать срочные меры, чтобы не допустить "эль скандаль" при посторонних, чем главком немедленно и озаботился. Он оглядел обеденный зал и нашел глазами трактирщика, безуспешно пытавшегося укрыться за спинами постояльцев. По его внешнему виду — бледному, с трясущимися щеками, по которым стекали капельки холодного пота, можно было предположить, что Матфея Шинкаря замучили угрызения совести — было видно, что трактирщик сильно переживал за не вовремя озвученное требование продемонстрировать платежеспособность и свою недостаточную почтительность, проявленную в общении с такими замечательными людьми. Единственное, что еще держало Матфея на плаву, были "пиры", которых он машинально добавил в конце своего выступления. На них, родимых, он и уповал.