Ходи прямо, хлопец - [59]

— …три… четыре… пять…

— Он же не упал, — удивилась Надежда.

— Он «плавает», — сказал Борис.

— Плавает?

Надежда подивилась меткости определения. Движения у Фридениса были замедленны, будто он и в самом деле ворочался в воде. Только отчего он «поплыл»? Она не заметила удара, который поверг этого большого, сильного бойца в такое беспомощное состояние.

В третьем раунде Андрей был полным хозяином на ринге, и судья прекратил встречу до гонга. Фриденис, пошатываясь, вернулся в свой угол и тяжело повис на канатах, подставив секунданту лицо, которое тот два раза сбрызнул водой.

Андрей стоял в своем углу, слегка переминаясь с ноги на ногу. Иванцов стягивал с него перчатки.

Они протиснулись в коридор, вышли в фойе и оглядели друг друга. И понравились друг другу. Надежда подумала даже, что эти боксеры совсем неплохие ребята. Боря был очень мил и даже чуть застенчив. В институте ребята держали себя куда развязней, особенно с незнакомыми девушками, которые приходили к ним на вечера.

Подошел Андрей. Только влажные после душа волосы напоминали, что он недавно боксировал. Надежда внимательно вглядывалась в его лицо, ища кровоподтеков, синяков, ссадин. И не находила.

Андрей заметил ее изучающий взгляд.

— Были синяки и шишки, — сказал он, — но я их оставил в душевой.

Надежда улыбнулась, давая понять, что принимает шутку.

— Как он себя вел? — кивнул Андрей в сторону Бори.

— Отлично, — заверила Надежда, — лучшего экскурсовода трудно пожелать. Только я оказалась тупой и бестолковой.

— Не надо на себя наговаривать, — вступился Боря. — Она все поняла, — обратился он к Андрею, — и даже болела. За тебя, разумеется.

— Рад слышать, — суховато сказал Андрей и, чуть притронувшись к ее локтю, повел Надежду к выходу.

На улице Борис распрощался с ними и замешался в толпе выходивших зрителей.

— У вас хорошие друзья, — сказала Надежда. — Этот Борис мне понравился.

— Чем? — спросил Андрей.

— Вежлив, скромен.

Он хотел сказать, что последним достоинством Борис не очень обременен, но промолчал: кто его знает, может быть, парень на ходу перевоспитывается. Андрей взглянул на часы — стрелка подходила к десяти вечера, а было еще совсем светло. Облака поднялись выше и не летели так стремительно, как летели они вчера.

— Сегодня у меня был последний бой на этих соревнованиях, — сказал Андрей, — так что я могу позволить себе как следует поужинать. Пойдемте в ресторан.

— Нет, — покачала головой Надежда, — не пойдем.

— А мне так хотелось выпить стакан сухого вина, — вздохнул Андрей. — Еще вчера хотелось. Старик… мой тренер, — пояснил он, — вчера придумал себе юбилейчик, по этому поводу мы обедали. Он пил цинандали, а я минеральную водичку.

— На Васильевском есть кафе, там дадут сосиски, мороженое и шампанское бокалами. Устроит?

— Вполне.

Кафе было в подвальчике. Тут действительно кормили сосисками, мороженым и давали шампанское бокалами.

От сосисок Надежда отказалась. Андрей взял себе и сосиски и мороженое.

— Хочу есть, — признался он. — И мороженого тоже хочу.

В кафе было пусто, тихо; мимо окна, у которого они сидели, изредка проходили чьи-то ботинки, дамские туфельки.

— Как в сказке, — восторгался Андрей, — лучше всякого ресторана.

— Мы сюда заглядываем, — сказала Надежда. — В день стипендии.

— Кутилы, — улыбнулся Андрей. — Художники. Богема.

Они рассмеялись. От шампанского у обоих блестели глаза и все казалось смешным. Андрею тут было так уютно и хорошо, что он готов был сидеть за этим столиком с пластмассовым покрытием всю ночь. Но кафе закрывалось в одиннадцать, и пришлось уйти.

— Я вас провожу, — сказал Андрей, когда они вышли на улицу.

— Проводите… — согласилась Надежда.

Она жила на Семнадцатой линии, и они пошли сначала по набережной. Над Невой стояли прозрачные сумерки, и только по тому, что редки были прохожие, редко шли трамваи, и по тому, как сонно приткнулись к стенкам катера, можно было определить, что город уходит в ночь.

На том берегу, безмолвные и невесомые, изогнули над водой ажурные шеи портальные краны. На этом бронзовый Крузенштерн бессонно смотрел в глубь Васильевского острова.

— Красив Ленинград! — сказал Андрей.

— Он прекрасен! — поправила Надежда.

Вышли на Большой проспект. Здесь уже горели фонари. Они были вовсе ни к чему: и без фонарей проспект просматривался далеко вперед, а электрические шары светили тускло и слепо, и казалось, что их забыли вовремя погасить.

— Вы скоро уезжаете? — спросила Надежда.

— Я буду поблизости на сборах под Ленинградом.

— Где?

— В Комарово, сорок километров от города.

— Там тоже хорошо, — сказала Надежда. — Сосны, желтый песок и залип.

— Приезжайте в гости.

— Не смогу. У меня диплом на носу. А вы, если будете в Ленинграде, звоните.

Андрей записал ее телефон, и они простились у парадного хмурого дома, который Андрею показался не очень уж и хмурым, потому что в нем жила такая милая девушка.

7

Вставали они в семь и бежали свои утренние километры. Каждый по своему маршруту. Андрею нравились улицы с военными названиями: Артиллеристов, Кавалеристов… Нравились не оттого, что он питал какие-то особые чувства к этим родам войск, а потому, что за штакетными заборчиками на этих улицах стояли симпатичные дачи. Рано утром, когда вокруг еще безлюдно, можно воображать, что их населяют сказочные гномы или спящие красавицы.