Ходи прямо, хлопец - [22]

Солдаты радовались, возвращаясь домой. Шли весело, то и дело в колоннах вспыхивали песни. С нетерпением ждали, когда ступят на родную землю. И Клавдия ждала этого часа: казалось, что на родной земле станет ей легче, пройдет гнетущая тоска, сжимавшая сердце.

Метнев несколько раз приезжал на трофейной машине. Машина ехала сзади, а он забирался в повозку, сидел рядом с ездовым, спиной к лошади, смотрел на Клавдию, когда она встречала его взгляд, отводил глаза. А ей все было безразлично, есть он тут или нет его.

И вот наконец подошли к нашей границе. Клавдия уже ходила, но числилась еще за медсанбатом. Был митинг, она видела, как солдаты целовали родную землю, и по щекам у нее текли слезы. Приехал в медсанбат Метив в, чисто выбритый, крепко стоял рядом на своих коротких ногах. Сердце у Клавдии дрогнуло, и, когда он сказал: «Хватит тут киснуть, поедем домой», — она быстро собралась и укатила в полк.

Потом жили они в большой станице. Полк стоял в полуразрушенном военном городке, было и холодно, и голодно, и неуютно. Казалось, что май сорок пятого был когда-то очень давно, в какой-то иной жизни. А может, и не было его, и он приснился усталым солдатам.

Клавдия работала медицинской сестрой, носила погоны старшего сержанта. Сержант Коля, когда находил на него веселый стих, тянулся перед ней и говорил: «Разрешите обратиться?» Старших возрастов солдаты ушли из армии, а такие, как Коля, остались служить. Отломали они четыре года войны, и надо бы их тоже отпустить домой, но заменить было некем.

Из-за сержанта Коли у Клавдии с Метневым вышел крупный разговор.

— Отправил бы его на учебу, — сказала она как-то, — а то жалко смотреть, как он с котелками бегает.

— Я к нему привык, — ответил Метнев, — другого такого не скоро найдешь.

— И ко мне ты привык.

— И к тебе привык. А что, и ты на учебу захотела?

— Поздно мне на учебу, — вздохнула Клавдия. — О других ты ничего не знаешь, потому что знать не хочешь.

— Ошибаешься, тебя, например, насквозь вижу.

— И что же ты видишь?

— Ладно, ладно. — Он не хотел обострять разговор. — Что вижу, то меня устраивает.

Ее бесил этот снисходительный тон, и в эти минуты она ненавидела Метнева, а расстаться не хватало сил. Приласкает, скажет доброе слово — а ведь знал и добрые слова — и нет ненависти, и полна любви к нему.

Однажды, когда Клавдия возвращалась домой из батальона, стоявшего на отшибе, у входа в городок встретили ее девчата с пищеблока и, отведя от проходной подальше, сообщили шепотом:

— Жена к подполковнику приехала, с дочкой… Ты только не волнуйся…

Клавдия не волновалась. Она стояла как вкопанная. Сначала в отчаянии подумала: «Вот и все!» Потом вдруг пришло чувство освобождения: «Вот и все наконец!» А еще через минуту ей хотелось реветь от обиды. Но она сдержалась, не заплакала. Широко шагая, направилась к штабному зданию.

Без стука вошла она в кабинет командира полка. Метнев, увидев ее, вздохнул, откинулся на спинку стула. Клавдия медленно села у стола. Спросила:

— Где они?

— Отправил, — ответил Метнев.

— Куда отправил?

— На вокзал.

— Как это?

— А так. Нечего им тут делать.

С минуту Клавдия сидела молча, оглушенная. Потом ее словно подбросило, она выбежала из кабинета, бегом пересекла двор и только на дороге за проходной остановилась, тяжело дыша. На попутной машине доехала до вокзала. У входа в сарай, заменявший разбитый вокзал, немного постояла и решительно шатнула через порог.

В грязном, полутемном сарае на деревянных лавках сидели закутанные в платки женщины, неопределенного возраста. Небритые мужики дымили самокрутки. У их ног лежали разнокалиберные мешки. В углу у тусклого, из кусочков стекла собранного окна сидели женщина и девочка лет десяти. Клавдия их сразу увидела и узнала. И пошла к ним медленно, с напряжением, будто и не хотела идти, а ее тянули на веревке.

Женщина была крупная, кареглазая, с ярко подкрашенными губами, девочка — худенькая, бледная, с недетскими морщинками на лбу. Волосы девочки заплетены в две тонкие косички с белыми бантами на кончиках. Банты мятые, давно не стиранные.

У Клавдии комок подкатил к горлу — от жалости к этой девочки с грязными бантами в тощих косичках. С трудом перевела она дыхание.

— Здравствуйте.

— Здравствуйте, — тихо ответила девочка. Женщина промолчала.

— Почему же вы… уезжаете? — спросила Клавдия. В голове пронеслось: «Что же это я, какие глупые вопросы задаю?» — но ничего другого придумать она не могла и стояла, просительно заглядывая женщине в глаза. А та отводила взгляд, и Клавдия понимала, что она все знает и не хочет с ней, с Клавдией, разговаривать. А девочка смотрела со страхом.

Клавдия собиралась сказать им: «Останьтесь. Я не хочу разлучать вас с отцом и мужем», — но не успела, подошел сержант Коля, оторопело, не зная, что и подумать, поглядел на Клавдию.

— Вот билеты, — сказал он вроде бы всем троим одновременно. — Поезд будет через десять минут, пойдемте на перрон.

Женщина встала и взяла за руку девочку. Сержант Коля подхватил их нехитрый багаж — старенький саквояж и рюкзак, — и они обошли Клавдию, как столб.

Клавдия вышла из сарая. По-осеннему тяжелые тучи плыли низко над ронявшими листву тополями. Дорога лежала серая, неряшливая. «Зачем я сюда приехала? — спрашивала себя Клавдия. — Что я могла изменить? Ничего. Как захочет Метнев, так и будет. Эта женщина лучше меня знает — надо делать так, как велит Метнев…» А перед глазами стояли грязные банты в жалких косичках. Не забыть их теперь, сниться будут.