Ходи осматриваясь - [9]

— Брось, — с досадой сказал я. — Ты ошибаешься. С тех пор как ты их познакомил, они почти не общались.

— Это называется: не верь глазам своим, — развеселился Илья. — Я, конечно, могу позабыть, я ли их познакомил и при каких обстоятельствах, но вот спутать с кем-то — не спутаю. Мы с приятелем отдыхали в пансионате на Истре. И там облюбовали один премилый кабачок, куда частенько наведывались скоротать вечерок за пивом. Эдакое стилизованное под избушку на курьих ножках заведеньице — с резными ставнями, жестяным петушком на крыше, столиками а-ля дубовые пни и плетеными лубяными креслицами. Представляешь? Так вот, однажды я, к своему удивлению, напоролся там на эту парочку. Обычно посетители предпочитают устраиваться на терраске, а они, смотрю, забились в укромный уголок полутемного зальчика, сидят рука в руке и о чем-то воркуют. Похоже, возвращались с водохранилища и заскочили по пути перекусить. Меня они, естественно, не заметили — я уж постарался не попасться на глаза: не буду, решил, нарушать этого сладостного уединения. И случилось это, дорогой, в июле, так что, если кто-то и ошибается, то никак уж не я.

Услышанное повергло меня в безграничное изумление. Но, на счастье, мы уже прибыли, и мне удалось не выдать себя. Остановился я под знаком, запрещающим стоянку, и потому мы наскоро распрощались. Я поблагодарил его, пообещав звонить, и поспешил уехать.

В том, что поведанное Ильей — не плод его воображения, я не сомневался. Но зачем Борису было врать мне? Какой смысл уверять в скоротечности отношений с Тамарой? Из ложной скромности? Щепетильности? Мысль, что он кое-что утаил от меня, расстраивала. Но, подъезжая к редакции, я решил не забивать голову побочными деталями и сосредоточиться на вещах более существенных.

У себя в комнатке я полистал телефонную книгу и разыскал номера «Универс-банка». Позвонил в правление. Приятный женский голос деловито представился и, выяснив, что я из газеты, услужливо осведомился, чем может быть мне полезен. Милая дамочка, — подумал я, если бы знал чем. А вслух произнес:

— Подскажите, пожалуйста, как получить аудиенцию у господина Вайсмана.

— Виктор Генрихович в отъезде. Но через полчаса вы можете связаться с его помощником — Алексеем Алексеевичем Куликовым. Он ответит на все интересующие вас вопросы.

Я записал, поблагодарил и положил трубку. Если бы милая дамочка ведала, что это за интересующие меня вопросы, она бы направила не к Куликову, а прямиком в дурдом. Я вообразил, как отвисает губа моей собеседницы на другом конце провода и выпучиваются в оторопи глаза: «Скажите, кто убил госпожу Крачкову? И куда исчез мой злосчастный друг?» — и усмехнулся. Нет, милая дамочка, на интересующие меня вопросы никакой господин Куликов определенно не ответит. Да и я уж точно их никому не задам. Во-первых, не положено по статусу — кесарево кесарю, а Божие Богу; во-вторых, потому, что сам нахожусь в весьма двусмысленном положении человека, который про убийство женщины ничего знать не должен; и в-третьих, не имею никакого представления, куда и кому их адресовать.

Действовать с открытым забралом мне было заказано. Оставалось единственное: под придуманными предлогами получить доступ в мир, до недавних дней окружавший загадочную Тамару. Промелькнуло дурацкое словосочетание «в среду обитания» — где, черт побери, она, несчастная, сейчас обитает? Проникнуть в эту среду и, тычась вслепую во все стороны, взбаламутить ее, уповая на счастливый, но и рискуя нарваться на несчастный случай. И двигаться следовало одновременно в разных направлениях: работа, семья — Борис, кажется, упоминал о ее замужестве; друзья и знакомые — в памяти всплыл разговор о какой-то подруге, чей телефон оставили Борису, — кто она, где ее искать? Я ходил по комнатке — в узком промежутке между столом и книжным шкафом: три шага от двери до окна и обратно от окна до двери, обмозговывал различные пути и подступы и потерянно ковырялся в ворохе суматошных идей.

Поразмыслив, я понял, что без компетентной помощи мне не обойтись. Соваться в банк с моим багажом было глупо. Что я знал? Солидное именитое учреждение. Сравнительно новое — появилось на свет где-то перед августовским кризисом 1998 года; но это только номинально: по сути, это обычный в нашей жизни «перевертыш». На денежной ниве бурных девяностых подвизался некий банк «Инвестком» — вырос, окреп, удачливо орудуя локтями и чем-то еще, пробрался в десятку признанных властью крепких образований и, волею судеб и благосклонных чиновников получив возможность прикоснуться к государственным финансовым потокам, прибрал к рукам с десяток привлекательных казенных предприятий. И нажил увесистый капитал и славу — сомнительную, но звучную. Затем грянул гром, то бишь кириенковский кризис. Но банк проявил незаурядную прозорливость и хорошо подготовился к неожиданной беде: вовремя избавился — прибыльно поиграв, конечно, — от рискованных ГКО и создал новую структуру, куда предусмотрительно перекачал все ценные активы и наиболее выгодную клиентуру. Дело стало лишь за малым — официально обанкротиться, предложив оставшимся вкладчикам смехотворную схему реструктуризации задолженностей, и возродиться из пепла, продолжив свою плодотворную деятельность уже под псевдонимом. Расхожий фокус, многажды повторенный, — каждый пасс всеми просмотрен и, казалось бы, изучен досконально и, однако же, к недоумению обобранной публики и надзирающих инстанций, неизменно удающийся.