Ход свиньей - [36]

«Значит, беременность тоже была фантазией. Это более чем странно, — подумал следователь. И еще подумал: Не разыгрывает ли девушка спектакль? Если бы она действительно сдвинулась по фазе, то первой, кто это заметил, несомненно, стала бы родная мать».

Через полчаса в кабинет ворвался Игошин. Вид у него был веселый, голос — бодрый, в глазах сиял охотничий блеск.

— Все выяснил от соседей! — радостно заявил он. — У Риммы Герасимовны, кажется, действительно роман с молодым дарованием. Вчера он заехал за ней в девять утра на своей машине и привез ее к нам, в управление. В половине двенадцатого соседи видели, как они подъехали к ее подъезду, а потом вместе поднялись в квартиру.

— Отпечатки пальцев добыли? — спросил следователь.

16

Все было здорово, но не так, как во сне. Во сне куда слаще. Во сне и Воронович орел, от одного вида которого у Инги мутится рассудок. Впрочем, и наяву королева уплывает от одного его присутствия, а вот с самарским чудаком все по-другому.

Открыв глаза, она в первую очередь увидела свинцовые тучи в окне и груду окурков на подоконнике. Журнальный столик был залит вином и заставлен грязной посудой. Сердце девушки сжалось. Она выскользнула из-под чужой руки и на цыпочках прокралась в прихожую. Дрожащими руками Инга набрала телефон Вороновича и после длинных гудков услышала его родной хрип. Видит бог, она не произнесла ни слова, но он ее почувствовал, будто волк своим звериным нюхом.

— Инга, это ты? Не молчи! Я знаю, что это ты. Куда ты пропала? Если бы ты знала, как я по тебе соскучился. Подъезжай сегодня вечером в журнал! Я буду ждать.

В его голосе она уловила дрожь. Ничего не оставалось, как пообещать приехать. Она водворила трубку на место, медленно сползла на пол и тихо заплакала. Совершенно ненужный ей мужчина отворил дверь и молча сел рядом. Она уткнулась мокрым носом в его грудь.

— Расскажи, не томи душу, — мягко прошептал он.

И Инга рассказала ему все, в мельчайших подробностях: как пришла она однажды в толстый журнал с шизанутыми стихами Гогина, и как увидела в отделе поэзии почтенного мэна, и как почтенный мэн задал ей свой коварный вопрос: «Что ею больше движет в жизни, порыв или меркантильность?»

Только о какой меркантильности может идти речь, когда за плечами всего семнадцать? И гость не мог не заметить, как приятен был девушке этот эпизод.

— Ты была еще несовершеннолетней? — спросил он, играя желваками.

— Ну, была. И что?

И она продолжала повествовать с туманным взором, не замечая, как все больше мрачнеет ее случайный друг.

— Он в тот же вечер завалил тебя на столе? — произнес гость не своим голосом.

Юная дева хотела сделать большие глаза, оскорбиться, вскочить на ноги, но вместо этого кивнула и сумасшедше расхохоталось.

— Ну, завалил. Ну, и что? Я сама этого хотела.

— И тебе понравилось?

Девушка растерянно хлопнула ресницами и умолкла. Понравилось ли ей? О, только не это! После того вечера она испытала дикое отвращение к жизни. Но если бы только отвращение. В ее душе стало темно и вонюче, как в протухшей бочке. Она до того растерялась, что неделю не могла сообразить, как ей на это реагировать. Может, в журнально-писательской среде так принято? Раскованно и без всяких комплексов. Может, так естественно и без комплексов нужно поступать всегда?

На восьмой день, сама не зная зачем, скорее для того, чтобы заполнить образовавшуюся пустоту, она позвонила Вороновичу на работу. И с того дня все понеслось, поехало, как в дешевом бульварном романе.

Он все больше морщился и прятал глаза, ее милый ирландский друг, и было заметно, что все сказанное парень принимал близко к сердцу. И это было приятно.

А еще было гнусно. Из темной прихожей наблюдались весьма выразительные следы вчерашнего пиршества: грязный столик с немытой посудой, замызганный ковер. А в кухне на подоконнике тоже груда пепла и впечатанные в блюдечко окурки. Все всегда заканчивается одинаково. Вдобавок Юлька с утра умчалась на работу, не разбудив. И перед ней было совестно. Как тяжело будет вечером глядеть ей в глаза и лепетать бессмысленные оправдания.

— Не ходи к нему больше, — произнес тихо гость.

— Что? — сощурила глаза девушка. — Ты мне будешь указывать?

— Я не указываю, а советую, потому что мне тебя жалко.

В его интонации действительно сквозила жалость. И еще какая-то боль. Боль за нее. Инга немного смягчилась.

— Я не могу без него. У нас так мало с ним осталось времени. Ему жить от силы полгода. У него рак печени. Понимаешь? Скоро его не будет.

— Тем более не ходи! Неужели не чувствуешь, как он высасывает из тебя жизнь. Он тебя тащит за собой в могилу. Это вампир.

Боже мой, но то же самое говорила Юлька и теми же самыми словами.

— Ну и тащит. Ну и пусть. Кому до этого есть дело?

— Мне есть дело, — с чувством произнес Володя и преданно заглянул ей в глаза.

Инга потупила взор и заплакала. Он взял ее за руку и притянул к себе.

— Уйдем из этой квартиры. Она мне не нравится. Поедем ко мне. У меня шикарный номер в «Космосе», и сочетание цифр прекрасное — четыре один шесть. Четыреста шестнадцать — это очень сильное сочетание. Поверь мне.

— Нет! — вырвала руку Инга. — Ты не понял! Я люблю только его.