Ход Корбюзье, или Шерше бlя femme - [12]

Может быть, поэтому так по-разному горел огонь в их глазах. У Корбю они пламенели азартом жизни, а у Мельникова – огнем обреченного таланта.

Много позже, вспоминая подробности их первой встречи, Корбю прежде всего отмечал досаду и настороженность Мельникова, мысленно удивляясь странности этих русских. Возмущаются очевидным, не хотят считаться с чужими законами, в том числе и с законами рекламы, презирают их, а потом ненавидят тех, кто неизбежно завоевывает признание, соблюдая правила рынка. Да, Мельников тогда выиграл, но память об этой победе постепенно стерлась. О нем забыли даже в России.

А Корбю стал по-настоящему знаменит. К шестидесятым годам вдруг возник интерес к стилю ар-деко. Наперебой вспоминали павильон «Эспри нуво», построенный Корбюзье, а о Мельникове – ни слова. Эта выставка осталась в истории событием, которое продемонстрировало последние достижения в области архитектуры, проектирования интерьера, мебели, изделий из металла, стекла, керамики и послужило толчком к стремительному развитию стиля ар-деко. Только Мельников теперь был ни при чем.

Новый дух нового стиля естественно предвидел и предсказал знаменитый французский архитектор Ле Корбюзье. Ведь это он спроектировал, построил и, что немаловажно, назвал свой павильон «Эспри нуво». Вдохновленный духом Корбюзье, не менее знаменитый художник Лалик соорудил фонтан из цветного стекла со световыми эффектами и «Стеклянный интерьер» павильона Севрской фарфоровой мануфактуры, что и породило новый стиль. А русских на той выставке вроде как и не было.

Советские архитекторы были выключены из международного архитектурного процесса – и это при их более остром, чем у кого бы то ни было, ощущении актуальных направлений и тенденций! С годами эта изоляция стала вызывать в Корбю чувство сожаления и горечи. Силу сталинской эпохи, стирающую в пыль все на своем пути, Корбюзье познал на себе. Он увидел, что талант при Советах обречен на гонения и что от личных качеств там ничего не зависит. Этих качеств советским архитекторам хватало только на то, чтобы дышать тем же воздухом поиска, что и весь остальной мир. Другое дело, что никто в этом мире не знал и не хотел знать о них.

Приглашение иностранцев и участие в международных конкурсах и проектах уже и в двадцатых годах были в Советском Союзе достаточно редким явлением, а потом и вовсе прекратились. Но тогда, в 1925 году, после знакомства с Мельниковым, Корбюзье мечтал побывать в России. И его мечта сбылась – причем самым невероятным и неожиданным образом.

Чай с… Корбюзье

Лифт остановился на четвертом этаже. Возле двери Владимира уже встречала Ангелина Ивановна.

– Добрый день. Вы пунктуальны. Это приятно. У нас здесь легко заблудиться. Весь дом можно пройти из конца в конец, не выходя на улицу. Столько закоулков… Вот я и решила вас встретить.

– Добрый. Очень любезно с вашей стороны, но не стоило беспокоиться. Я хорошо ориентируюсь в старых домах.

– Не сомневаюсь, вы же профессионал. Если честно, я очень волновалась и от нетерпения вышла встречать. Я так давно ждала этого момента!

Шапошников с некоторым удивлением взглянул на Ангелину Ивановну. Они повернули в продольный проход. Огромная дубовая дверь в квартиру была приоткрыта.

– Проходите, располагайтесь. Чай, кофе?

Ангелина Ивановна действительно почему-то волновалась.

– Чай, если можно.

Володя тоже чувствовал себя как-то не совсем уверенно. Обычно переговоры с новыми заказчиками у него проходили в более официальной обстановке, без эмоций, по-деловому. А здесь, видимо, все будет обстоятельно, с долгим подходом к практической стороне дела.

Как бы в подтверждение его мыслей Ангелина Ивановна сказала:

– Пока мы с вами поговорим, а наш банкир – он уже практически член семьи, через два месяца у них с дочерью свадьба – подъедет чуть позже. Он хочет с вами познакомиться, и, как только мы решим, что именно вы будете строить наш дом, он будет готов обсудить с вами все бюджетные вопросы.

– Понятно, – обреченно сказал Володя. – Я так понимаю, у вас есть какие-то очень убедительные доводы к тому, чтобы я отложил все проекты и взялся за ваш заказ?

– Именно так.

– Ну что ж. Я весь внимание.

– Начну издалека. С истории нашей семьи.

«Как все не просто. Обычно мои заказчики дальше дедушек и бабушек своих корней не знают, – улыбнулся про себя Шапошников. – А тут вон как – „история“! Меняется, однако, социальный статус миллионеров…»

Впрочем, то, что он услышал дальше, его по-настоящему заинтересовало. Более того – впечатлило, заинтриговало и удивило.

– Вся история нашей семьи, – продолжала Ангелина Ивановна, – связана с этим домом. Его ведь построил двоюродный брат нашего прадеда, Сергей Владимирович Проскурин. Страховое общество «Россия» заказало проект доходного дома именно ему. Когда дом был готов, наша семья переселилась сюда из Замоскворечья. Но не в эту квартиру, а в другом крыле дома, в значительно большую, чем эта. Потом случилась революция. Вообще-то большевики с большим уважением относились к известным специалистам, их не уплотняли. Но на всю семью это не распространялось. В нашу квартиру заселили еще одиннадцать семей, а нам оставили одну комнату. Моя бабушка была поздним ребенком, разница со старшими братьями-погодками у нее была в двадцать лет. Оба брата пошли по военной линии, служили в царской армии. Брат Иван погиб в Первую мировую войну, Федор в Гражданскую. Да если бы и не погибли, их все равно потом бы расстреляли. Федор был белогвардейским офицером, дворянином… Теперь вот модно вспоминать о своем дворянском происхождении. Даже Дворянское собрание есть, которое княжеские титулы раздает неизвестно кому, дворянские традиции возрождают. Все это пустой звук, когда понятия чести и достоинства у нас не востребованы. Давно уничтожили всех, кто олицетворял собой честь и достоинство. А признаком аристократизма теперь стали деньги. Но это невозможно, аристократизм не купишь, он не продается.