Ход Корбюзье, или Шерше бlя femme - [10]

Это место Владимиру показал знакомый художник по фамилии, вполне соответствующей времени, – Бурьян. Неглупый мужик, обо всем имеющий свое суждение, талантливый художник, но существующий по жизни действительно как трава перекати-поле. К тридцати годам у него уже было пятеро детей, прокормить которых он, конечно, не мог. Однако судьба сжалилась над их матерью и послала ей англичанина, одного из тех, кого Митя Бурьян окунал в реалии перестройки в баре у Пети-чайника. Короче, этот англичанин увез бурьяновских жену и детей в Лондон, оплачивая биологическому отцу ежегодные встречи со своим потомством. Видимо, для того, чтобы дети никогда не сожалели о расставании с московским папой.

У Бурьяна было одно очень ценное качество. Он запросто сходился с людьми, и было ощущение, что его знают все. Каждый вечер он пил, гулял у какого-нибудь художника. Тогда они все кучковались в центре, и Бурьян, как Мороз-воевода, дозором обходил владенья свои. Он перемещался из мастерской в мастерскую – от Сретенки до Лубянки, от Петровки до Цветного бульвара, потом Новокузнецкая, далее – везде…

Володя уже собрал основной костяк бригады. Недоставало резчика по дереву и художника по росписи стен. Он уже нашел первый заказ, где требовались все эти работы, к тому же надо было подобрать старинную резную мебель. Однажды, прочесывая антикварные салоны, где у Шапошникова завязались свои связи, он и встретился с Бурьяном. А тот, разумеется, был лично знаком и с обладателями мебельных раритетов.

Буквально через неделю по рекомендации Мити появились и резчик, и художник. За это время Шапошников успел обойти со своим новым приятелем многие точки, включая заведение Пети-чайника и разваленный дом в Печатниковом переулке, где расположилась целая диаспора грузинских художников. Их работы – яркие, ироничные, глубокие и неожиданные по цвету – диссонировали с убогостью их жизни. Картины и вытащили ребят из нищеты. На Володю их живопись произвела огромное впечатление – своим неповторимым колоритом и самобытностью. К тому же один из художников оказался специалистом по фрескам.

Резчика по дереву тоже нашли в развалинах. Он соседствовал с тенором, приехавшим из Ташкента. Певец когда-то стажировался в Ла Скала, а теперь занимался каким-то бизнесом и подкармливал соседа. А тот уже всерьез подумывал о самоубийстве, считая, что мастерство его уже больше никогда не будет востребовано.

Да, лет пятнадцать прошло с того времени. Сейчас никто и не поверит, что на месте ухоженного комплекса Комстара в какой-то покосившейся хибаре располагался «ночной клуб» Пети-чайника, а на пустыре пела тонким голосом пани Броня, танцуя с Владимиром Ильичом…

Как же все меняется в жизни, и какая она разная. Где они все: пани Броня (говорят, еще жива!), где Бурьян, другие завсегдатаи этих мест? Многие, наверное, спились, скурились… Засасывает ведь эта фиговая богема.

Наконец Владимир подъехал к нужному дому. Вот он – номер 6/1. Так это же дом-корабль «Россия». Еще один знакомец. Именно здесь, в огромной коммуналке, в комнате с грандиозным камином из малахита, жил тот самый Бурьян.

«Надо же, – усмехнулся про себя Владимир. – Видимо, не случайно о нем вспомнил. В конце концов и оказался в его доме. В его бывшем доме. Теперь все эти коммуналки расселили, квартиры куплены новыми владельцами. Москва живет новой жизнью».

Шапошников остановился неподалеку от чугунных ворот, ведущих во дворик, разрывающий дом на две части. Раньше здесь был сквозной проход в Бобров переулок, но теперь противоположные ворота закрыты, и попасть во двор можно только через калитку со стороны Сретенского бульвара. Однако припарковаться там оказалось невозможно, и Владимир поехал дальше, решив оставить машину на другой стороне бульвара, в Улановском переулке, на стоянке у своего заказчика, владельца компании, расположенной прямо напротив дома «Россия».

Времени до назначенной встречи с Ангелиной Ивановной оставалось совсем мало. Опаздывать не хотелось, и Володя поперек всех правил побежал через дорогу. Уже оказавшись на бульваре, он буквально замер на месте. Из чугунного кружева калитки в воротах дома-корабля быстро выпорхнула стройная девушка в длинном кардигане от Фенди. Порывы холодного ветра раздували темные волосы, но их тяжелый шелк тут же вновь обрамлял лицо, притягивающее взгляд строгой красотой и каким-то внутренним светом. Владимир даже остановился на мгновение.

«Какая красота! Никогда раньше таких не встречал… а может, просто не обращал внимания… Что-то в ней есть. „Лица необщим выраженьем“», – промелькнула в голове тютчевская строка.

Владимир уже был готов направиться к незнакомке. С такими девушками на улице, конечно, не заговаривают, но вдруг произойдет чудо, и каким-то немыслимым образом она обратит внимание на простого архитектора, сраженного наповал ее – чем? – грацией, красотой, вкусом, гармонией?

Но произошло совсем другое. Пока Володя тщетно пытался подобрать нужное слово, чем же его поразила эта девушка, к ней вдруг подъехала машина. Оттуда вышел привлекательный (на взгляд Шапошникова, даже излишне привлекательный) молодой человек, одетый от Патрика Хельмана, и, торопливо открыв для барышни дверцу машины, помог ей сесть. Чудное видение тут же оказалось проглочено водоворотом движения.