Ход больших чисел - [61]

— Да, я пойду! — спокойно ответил Конрад.

Меня заинтересовал этот разговор; я спросил у моего соседа, солидного рыжего немца, в чем дело.

Он с изумлением на меня посмотрел, точно уверенный, что все должны знать причину пари.

— Простите! Я совершенно забыл, что вы не здешний и вам ничего не известно!.. Левое крыло этого, очень древнего дома уже много лет совершенно необитаемо, по крайней мере — старый господин Отто не помнит, чтобы кто-нибудь там жил, после этой истории… — Рассказчик запнулся: он, видимо, не решался открыть чужому человеку тайны близкой ему семьи.

— Если ты, Фриц, замолчал, я сам расскажу все… — услышал я сзади себя знакомый голос хозяина.

Он опустился на стул рядом со мной, закурил небольшую трубку и ровно, точно по метроному, продолжал рассказ Фрица.

— Этот дом, по преданию, построен более полутораста лет <назад>. Раньше имение принадлежало другой фамилии; в наш род оно перешло при нашем дедушке, не более семидесяти лет назад.

После перехода его в наше владение, нежилую половину дома снова отделали, в нем должна была жить только что вышедшая замуж сестра моего отца со своим мужем. Но в первую же ночь, как только они там поселились, весь дом был поднят на ноги страшными криками, раздававшимися оттуда. Все бросились туда, перепуганные ими.

Обоих супругов нашли в бессознательном состоянии; она лежала на кровати, и на шее ее отпечатались знаки нескольких когтей; голова мужа была всунута в печку, откуда с большим трудом удалось ее вытащить. Когда их привели в чувство, они ни на какие расспросы не могли отвечать и ничего не помнили, что с ними произошло. Оставаться дольше в этих комнатах новобрачные не были в состоянии; таинственный ужас охватывал их обоих, лишь только они переступали порог этой комнаты. Следы когтей на шее остались у тетки на всю жизнь. Заново отделанное помещение стало снова необитаемо, в него пугались даже заходить; если кто-нибудь пытался пробыть один в этой комнате час-другой даже днем, то какая-то таинственная сила, против его воли, изгоняла его оттуда.

— А теперь я, не верующий во все эти бабьи сказки, решился провести ночь в этой комнате! — весело проговорил Конрад. — Посмотрим, удастся ли ее обитателям впихнуть эту башку в печку!

И он тряхнул густыми кудрями.

— Ну, посмотрим, дружок, долго ли придется тебе с ними побороться! — не унимался младший брат хозяина.

— Тем лучше, тем мне приятнее! Слушай, Вилли, неужели у тебя нет ничего получше пива, оно и так каждый день, надоело. Время у нас еще есть, вели сварить пунш!

— Охотно, Конрад, охотно, — согласился хозяин, и скоро на столе в большой серебряной чаше забегал веселый синий огонек по большому куску сахара, положенному над дымящимся ароматным пуншем.

Зазвенело стекло, разговор оживился, заблестели у всех глаза.

Когда стрелка перешла половину полуночи, Конрад залпом допил свой стакан и, поднявшись со стула, спокойно сказал:

— Теперь пора, пойдемте!

Точно послушное стадо, тронулись мужчины вслед за ним. Мы перешли холодную переднюю и очутились у запертой двери, ведущей на другую половину дома. Вильгельм, несмотря на свою мощную фигуру, оказался уже теперь трусливее ребенка и никак не мог попасть ключом в скважину замка; было заметно, что руки его дрожат.

— Брось, дай мне, я отопру! — хладнокровно сказал Конрад и сейчас же отпер дверь. Тяжелый и в то же время сырой запах пахнул на нас; захваченные нами свечи стразу стали гореть не так ясно; звук наших шагов глухо отдавался в громадных пустых комнатах и бесследно замирал. Жуткое чувство охватило меня, мне казалось, что мы вошли в склеп.

Пройдя пять-шесть больших чистых помещений, я уже теперь не помню, мы вошли в одно из них. Здесь стояла кровать, вся покрытая слоем обвалившейся штукатурки; пол тоже был ею устлан. — В углу помещалась старинная изразцовая печь с небольшим сравнительно устьем. Стояли еще два стула, небольшой умывальник; окна были забиты ставнями, дверь в следующую комнату оказалась запертой.

— Тебе, Конрад, ничего не понадобится, — сказал хозяин. — Достаточно, если ты пробудешь здесь всего один час, и пари тобой выиграно.

— Это еще посмотрим, — может быть, я здесь и заночую! — упрямо отозвался лесопромышленник, пробуя засмеяться, но смех, против его желания, прозвучал как-то жалко, слабо. Он запел первую строфу рождественского хорала, но и последний сейчас же погас в этой мрачной комнате.

Стараясь оглядеться, я заметил на широком фризе печки старинное, вышитое шелками passe partout[7]; в него была вложена пожелтевшая от времени бумага с французскими стихами.

— Где вы нашли эту вещь? — спросил меня Карл, рассматривая находку.

Я сказал.

— Вот странно! Сколько раз я и брат бывали здесь, но ничего подобного не видели!

— Ну, уходите, скоро полночь! — твердо заметил Конрад. — Я остаюсь один, как мы условились.

Он поставил оба канделябра с зажженными свечами на стулья, вынул из кармана пиджака револьвер Смит и Вессона, посмотрел, заряжен ли он, в порядке ли курок, и молча, знаком руки предложил нам уходить.

Странное желание поскорее выбраться отсюда заставило нас ускорить шаги. В последней комнате, прилегающей к прихожей, хозяин остановил нас и, притворив двери в анфиладу, сообщил нам: