Ход белых - [5]

- Я не хочу обидеть вас, доктор, я просто говорю, что вижу. Вы боитесь.

Говоря это, Айра смотрел ему прямо в глаза.

Елинский тоже не отводил своего взгляда, и так они просидели некоторое время. Они были похожи на школьников, уже обменявшихся оскорблениями и теперь стоявших, внимательно следя друг за другом, остерегаясь внезапной атаки.

Что-то более глубокое, чем невротический страх, поднялось в душе Елинского. Он сам услышал себя, произнесшего зловещим шепотом:

- Можете играть белыми.

Айра всплеснул руками и крепко держал их вместе, как будто хотел вознести благодарственную молитву за то, что Елинский согласился. Потом он взял две пешки и сказал:

- Пожалуйста, доктор, давайте решим это таким способом.

Он опять вытянул руки вперед.

Елинский коснулся его правой руки, и на раскрытой ладони Айры оказалась белая пешка. Итак, белыми будет играть Елинский.

- Я буду записывать ходы, - сказал Айра, достав маленький блокнот.

- Да, пожалуйста, - холодно сказал Елинский.

Елинский предложил ферзевый гамбит. Айра его не принял.

Октябрьское солнце ласково грело двух игроков, уединившихся за своей партией в тихом углу балкона, куда почти не доходили голоса других пациентов. Айра сидел онемевший от удовольствия быть участником поединка с великим человеком, сидевшим напротив него. Он только старался сдерживать свою радость и не отвлекаться от игры.

Елинский хотел играть с холодной точностью и, несмотря на ускоренный пульс, выдававший некоторое беспокойство, начал относительно спокойно. Но, как и Айра, он боялся, что какие-нибудь неуправляемые импульсы могут исказить его план и неожиданно опустить его пальцы не на ту фигуру. Или он может преждевременно ввязаться в запутанную комбинацию и слишком поздно заметить, что зашел не туда. Он может недооценить стратегию незнакомого игрока в самый решающий момент. Он может сделать самый невинный и кажущийся верным ход и видеть, как он превращается в самую непростительную ошибку. Постепенно его спокойствие превратилось в медленно тлеющий страх, начало паники, которую, он знал, он должен подавить. Он чувствовал, как на лбу собирается пот и быстро потянулся за платком, чтобы соперник не успел заметить этот сигнал. Он сказал себе, что он обязан отделаться от мысли, что что-нибудь непременно произойдет.

Все эти волнения терзали Елинского задолго до того, как в партии произошло что-нибудь, из-за чего стоило бы беспокоиться. До самого двадцать третьего хода все шло так, как ему и хотелось бы, если бы он был в совершенно спокойном состоянии духа. Но вот "Северный тигр" задумался над значением двадцать третьего хода Айры - пешкой от королевского коня на одну клетку вперед - и понял, что наконец был настигнут судьбой, преследовавшей его так жестоко и так долго. Он почувствовал приступ тошноты, потом головокружение и страх, что может упасть в обморок.

- Доктор Елинский, у вас все в порядке? - спросил Айра, не видевший ничего зловещего в своем последнем ходе. Для него этот ход был просто защитой, но Елинский отчетливо видел в нем глубоко скрытую угрозу, которая, если черные сумеют правильно развить ее, принесет ему гибель.

- Мне нужно отдохнуть, - сказал Елинский, расходуя последнюю энергию, чтобы произнести эти слова. Ему понадобились все его силы, чтобы удержаться и не потерять сознание. Он опустил голову на стол и, вдруг резко покрывшись потом, с облегчением понял, что ни рвоты, ни обморока не будет. Он вытер рот платком.

Айра был сама заботливость. Он объехал вокруг стола, положил руку на плечо Елинского.

- Может, принести вам воды, доктор? Вам уже лучше?

Елинский поднял голову и сделал глубокий вздох. Вздох прозвучал как легкий стон.

- Я хотел бы отдохнуть до вечера, если вы не против, - сказал он.

- О, конечно, дорогой доктор. Я очень сожалею. Я позову сестру, чтобы она проводила вас до палаты.

- Нет, не надо. Я справлюсь!

Елинский поднялся и, пошатываясь, направился к двери.

- В семь, встретимся в семь? - слабым голосом спросил он, обернувшись.

- В семь часов! Конечно, доктор. Но если вы будете плохо себя чувствовать, мы можем подождать до ...

Елинский уже скрылся в дверях. Айра аккуратно положил запись партии и доску к себе на колени и медленно покатил обратно в палату 708. Если не считать сожаления по поводу временного "недомогания" Елинского, Айра чувствовал себя безмерно счастливым.

Добравшись до своей палаты, он решил, что до ужина будет тщательно изучать позицию. Он поставил доску на маленький столик у окна и взглянул на фигуры. Он понял сразу! Вся комбинация протекла перед его мысленным взором, и у него перехватило дыхание.

- Я выиграл! Я выиграл!

Он выпрямился и начал покачиваться в гротескном танце. Отшвырнул больничные тапки и стал радостно ходить вокруг комнаты, повторяя снова и снова:

- Я выиграл! Ей-богу, я выиграл!

Сестра Гомбар вошла как раз в тот момент, когда он рухнул на кровать, совершенно измученный и счастливый.

Елинский медленно поднимался на восьмой этаж. Он уже мучительно бился над задачей, которая, было похоже, не даст ему покоя до конца дня: как избежать доигрывания. Старый искуситель, втянувший его в "дружескую" игру, раззвонит всем в больнице и вне больницы, как он разгромил великого Сергея Елинского! Назойливый бездельник вроде него уж постарается сделать так, чтобы эта новость стала известной во всем шахматном мире. Елинский с гнетущей ясностью представлял заголовки одного за другим шахматных журналов: "Елинский проигрывает любителю! Любитель побеждает Елинского!" Об этом было ужасно даже подумать.