Ход белых - [4]

Это случилось после второй таблетки и как раз перед уколом: ему пришла в голову ошеломительная идея. Потрясение от этой мысли было сильнее, чем то, что он почувствовал, когда впервые увидел Елинского. Это было, как если бы внезапно выяснилось, что один человек может выйти на состязание сразу за все золотые медали Олимпийских игр. Для него лично эта идея была и достаточно сенсационной и достаточно нелепой, но он был старый, умирающий человек и мог себе позволить попробовать что угодно, а терять ему было нечего, кроме, разве что, части отпущенного ему времени. Игла сестры, проколовшая кожу, поставила точку, укрепившую его решимость: он предложит Сергею Елинскому сыграть!

Несомненно, мысль о такой партии возникла в его подсознании почти сразу же, как он увидел Елинского, но огромная и не допускающая фамильярности репутация этого человека не позволяла Айре даже сметь надеяться, что они когда-нибудь действительно будут играть. До их утренней беседы знаменитые мастера всегда представлялись Айре обладателями сверхчеловеческих качеств, отдаленными и недоступными. То, что даже Елинский оказался не таким, было достаточным доказательством обратного - Айра признался самому себе, что мечтает о такой партии, и решил, что предложит ее сыграть.

- У вас поднялось давление, - сказала сестра Гомбар, вынимая его руку из аппарата, присутствие которого Айра совершенно не заметил.

- Что? А, на самом деле? Ничего, ничего, мисс Гомбар, - сказал Айра, сияя.

- Я говорю, у вас поднялось давление и вы выглядите несколько усталым. Может быть, лучше остаться после ланча в постели, как вы думаете?

- Вы оставайтесь, если хотите. Я вернусь через пару часов!

Он пронесся мимо нее с такой скоростью, что у нее было ощущение, будто она чудом уклонилась от мчащегося автомобиля. Она видела, как он быстро катил свое кресло к балкону.

Когда он туда прибыл, никто еще не вернулся после ланча, и, хотя времени еще было только двенадцать сорок, он уже начал опасаться, что Елинский не придет. Он начал расставлять фигуры, не отрывая взгляда от двери. При всем своем нетерпении он еще не был по-настоящему готов, так как не знал, как он будет делать свое предложение. Решение пришло всего за несколько секунд до того, как высокая фигура Елинского показалась из полумрака коридора.

Айра взял по пешке с каждой стороны и протянул их перед собой в сжатых кулаках. Он следил за выражением лица Елинского, пока тот подходил, в ожидании сигнала, что мастер понял и принимает.

Елинскому же сначала показалось, что у старика возникло глупое намерение обнять его как давно утраченного и вновь найденного друга - такое впечатление создавали вытянутые руки и выражение ожидания на лице. Потом он увидел, что кулаки сжаты, и понял. Не успев ни о чем подумать, он уже говорил:

- Нет, нет, извиняюсь, но это невозможно. Спасибо, нет.

Говоря это, он отрицательно махал в воздухе обеими руками.

Елинскому и в голову не приходило, что старик осмелеет настолько, что предложит ему сыграть с ним. Не исключено, что именно скрытое опасение такой возможности не допускало даже возникновения этой мысли. Он получал настоящее удовольствие от их беседы, но, подобно всем его контактам с любителями шахмат в последние годы, предпочитал, чтобы эта беседа оставалась в области теории, никогда не доходя до фактического поединка. Его боязнь проиграть, особенно проиграть любителю, стала навязчивой идеей, и именно поэтому после того кошмара в Риге, той ужасной партии с Дешкиным-Мировичем, он тщательно избегал игр на доске. Вытянутые к нему руки Айры были старческими и слабыми, но для Елинского они казались страшной угрозой. У него были все основания верить, что он сумеет разгромить своего оппонента, но его безотчетный страх заставил его отказаться сразу же и автоматически.

Он сел и, желая избежать дальнейшего разговора на эту тему, предложил:

- Давайте продолжим партию Матчего-Хампе, как вы предлагали. Я буду играть белыми. Королевская пешка вперед ... Начали!

Он передвинул пешку и торопливым жестом пригласил Айру продолжать. Он хотел сделать вид, что приглашения играть никогда и не было.

Айра был страшно огорчен, но передвинул, ни слова не говоря, свою королевскую пешку и медленно поднял глаза на Елинского. То, что он решился сказать, было вызвано отнюдь не проницательностью ясновидящего, сумевшего разгадать затаенный страх за непроницаемым фасадом Елинского. Им двигало скорее отчаяние, и он избрал тактику, казавшуюся единственным шансом спровоцировать собеседника на игру, которую ему так хотелось сыграть. Его спокойно сказанные слова были как железная перчатка, брошенная Елинскому в лицо.

- Вы боитесь, что я выиграю, - сказал Айра.

- Что-о?

- Вы боитесь играть со мной. Вы боитесь, что я выиграю.

Сердце Айры отчаянно колотилось в груди.

Елинский казался удивленным. Он внимательно посмотрел на Айру, потом презрительно хмыкнул.

- Тщеславные любители, все вы одинаковы. Вам только бы добраться до мастера.

Его возмутило, что этот бог весть что о себе воображающий, никчемный человек осмелился произнести такие слова. Он уверил себя, что его настоящие эмоции - это гнев и возмущение, а не страх и потрясение от так неожиданно услышанной правды.