Ход белой королевы - [71]
— Да, — согласился я, — характер Чудинова мне ясен, и уж он, во всяком случае, не станет присваивать чужие подвиги себе.
— То есть? — насторожился Карычев.
— Ну, вот что, — не выдержал я. — Вот что, дорогой мой друг, хочешь, я тебе помогу закончить повесть и скажу, как это было в жизни?
— Ну, валяй, валяй… интересно! — подзадоривал меня Карычев.
— Так вот, — продолжал я. — Это, милый мой, ты тогда их во время бурана вытащил.
Карычев посмотрел на меня ошарашенно.
— Поздравляю!.. — буркнул он. — Блестящее открытие! Новый Шерлок Холмс. Интересно, как это ты додумался?
— Да, да. Не финти, пожалуйста. Ты в тот вечер прилетел в Зимогорск, застрял из-за бурана на аэродроме, верно? И, конечно, услышав, что стряслась такая история с девушкой и ребёнком, ты немедленно полез туда в самую пургу. Я ведь, дорогой мой, тоже знаю немного твой характер… Так, значит, пошёл на поиски, и тебе посчастливилось первому набрести на них. Понятно? Затем, когда ты узнал, что в поисках участвовал Чудинов, ты, всю жизнь мучавшийся тем, что обязан ему своим спасением на Карельском перешейке, решил не открываться тоже. Скромность Чудинова тебе давно не давала спокойно спать. И, кроме того, тебе ведь очень хотелось свести поближе своего друга с Наташей, а тут такая романтическая почва для сближения!.. И действовал, конечно, ты чрезвычайно благородно, тем более, что, честно говоря, Наташа тебе ведь тоже самому нравилась. Верно?
— Психолог! — угрюмо проворчал Карычев.
Я безжалостно продолжал:
— Ну что, дальше идти или хватит?
— Валяй, валяй, погляжу, куда тебя занесёт, — усмехнулся Карычев.
— Так вот… Ты вернулся в номер гостиницы раньше задержавшегося Чудинова.
— Ну, допустим, — вызывающе бросил мне Карычев. — А куртка? А пуговица?
— Ну, это уже пустяки. Не стоит большого труда догадаться. Увидев твою куртку на стуле в номере, Чудинов, конечно, принял её за свою. (Ведь я же помню, что в самом начале твоей повести ты говорил о снимке, где вы оба изображены в одинаковых заграничных куртках.) А когда Чудинов заснул, ты ночью подменил куртку, а для вящей убедительности сам оторвал у Чудинова пуговицу. Кстати, именно эту пуговицу ты после и вернул хозяину. Потому у Сергунка и оказалась после гонки та твоя пуговица, что досталась ему во время бурана. Она-то и заставила в конце концов заподозрить тебя. И таинственная маска на карнавале — это, конечно, тоже ты. Уж это, откровенно говоря, грубая работа. Ну что, припёр?
Карычев невозмутимо и иронически слушал меня, а потом сказал:
— Всё это было бы убедительно, но… Но про одно обстоятельство ты забыл. И сейчас я одним махом разрушу все твоё здание из догадок, построенное на зыбучем песке. Ты забыл про шарф. Откуда у меня мог оказаться шарф с меткой «С. Чу…» и так далее?
Тут наступила минута, когда я несколько растерялся и, признаюсь, смолк в замешательстве. Я совсем забыл про этот шарф и метку. Ах ты, черт, действительно!.. Впрочем, погоди, погоди… Внезапная догадка только сейчас осенила меня.
— Ну-ка, дай карандаш. Какая там была метка?
— А вот какая! — Карычев торжествовал и, не отдавая карандаша, сам крупно вывел прописью: «С. Чу…».
— Все! — воскликнул я. — Вот теперь ты окончательно припёрт. У вас у обоих эти шарфы откуда были? Из Швейцарии? Метка-то не русская, чёрт бы тебя подрал! Зря темнишь. Давай карандаш.
И я, поставив «а» после «с», чётко вывел на протянутом мне Карычевым листке буквами латинской прописи:
— Это и читается «Карычев» и никакой там не «С.Чудинов». Ну? Что скажешь?
Карычев поднял обе руки вверх, как бы сдаваясь:
— Ничего не скажу.
— Так какого же чёрта ты накрутил все это?
— Не о том же речь. Речь идёт о воспитании спортсменки и…
— Ну, знаешь, скажу я тебе…
— Знаю, знаю, — перебил меня Карычев. — Ты тоже скажешь вроде Ремизкина, что я не чувствую подлинной героики и тому подобное. Пойдём лучше вниз, я утром обещал Наташе и Степану познакомить тебя с ними. Они там получили поздравительную телеграмму от всех ребят интерната. Только прошу тебя, уж им-то хоть ни слова.
Я пожал плечами.
— Зачем говорить людям то, что они великолепно знают и без меня? Они мне сами обо всём рассказали ещё сегодня днём.
— Сами?.. А я-то…
Карычев схватился за голову и тяжело сел на диван.
Когда мы спускались по лестнице, я увидел на балконе Чудинова и Наташу. Они стояли, вдыхая сладостный высокогорный воздух, любуясь бездонным покоем окружавшей нас звёздной альпийской ночи.
Они молчали. И чувствовалось, что после шумного сегодняшнего дня, принёсшего обоим столько волнений и славы, им очень важно было вот так тихо постоять рядом и помолчать.
Помолчим и мы…
Москва — Кортина д'Ампеццо. 1956.
