Хочу женщину в Ницце - [145]

– Дорогая, объясни мне, к чему ты клонишь? – спросила Домна, вновь почуяв в рассказе сестры неприятную для себя подоплеку, связанную со своим замужеством. Юлия Меза уловила ее замешательство и хотела было прекратить свое повествование. Она поднялась с табурета, но Домна кивком головы, глядя сестре в глаза, остановила её. Меза продолжила.

– Знаешь, у нас репутация колдуна во все века была не лучше репутации жулика. Историю императорского Рима мы с тобой хорошо знаем, изучали. Октавиан Август запрещал заниматься астрологией и жёг звездочётные книги, а Тиберий даже казнил бродячих чародеев. Среди приближенных ко двору известно, что ты, дорогая моя, была тоже выбрана Севером в жены далеко не по любви, а скорее по ворожбе. Север выбрал тебя по всем правилам звездочетной науки, как и хотел. В чем – в чем, а в астрологии муж твой был действительно сведущ. Он не скрывал от друзей, и не только от них, что он вдовец и человек суеверный и если все же вознамериться жениться во второй раз, то будет очень осторожным, а посему, не таясь, интересовался гороскопами возможных невест. Его боевые друзья из IV-го Парфянского легиона в Сирии, легатом которого он когда-то был, а, может, и друзья в сенате донесли ему, что есть в Сирии девушка, которой в гороскопе предсказано стать женой царя. Так Север доверился своему и твоему гороскопу и женился на тебе. Вспомни, это был не простой год, дорогая моя сестричка. Император Коммод после смерти своего отца Марка Аврелия был у власти уже полных шесть лет. Против него плелись заговоры как сенаторами, так и преторианцами. Только всё было напрасно, он ожесточился и не доверял никому, даже друзьям. Доносчиков была уйма. Он даже родную сестру Луциллу не пощадил, сослав её на остров Капри по обвинению в заговоре, где и убил. Скольких достойных граждан Рима он отправил на смерть по доносам и обвинению в «оскорблении величия»! Разве ваша громкая свадьба в Риме не могла быть истолкована недоброжелателями как наведение порчи на первое лицо в государстве или колдовство с корыстными намерениями, что ещё хуже и тоже каралось смертью по нашему закону. Аналогия с делом по обвинению Апулея напрашивается сама собой!

– И какой же ты из этого сделала вывод? – Юлия Домна пристально глядела на сестру.

– С выводами я не спешила, а обратилась за разъяснениями к Эмилию Папиниану как префекту претория и второму человеку в империи, но он мне отказал, сославшись на занятость, а его асессор Юлий Павел посоветовал с этим вопросом обратиться к императорскому секретарю по прошениям Домицию Ульпиану, который сейчас готовит к изданию свой трактат «Об обязанностях проконсула». Это административная инструкция, в ней он как раз и дает своё толкование об астрологах и пророках. Он привёл мне массу примеров из своей практики, а ты знаешь, какой он зануда и любитель копаться в мелочах. В частности, он сказал, что начиная с Августа, в период консульства Помпония и Руфа было принято сенатское постановление, карающее римских граждан изгнанием из Отечества с конфискацией всего имущества по обвинению в колдовстве с корыстными намерениями. Представь себе, что если бы Север был чужеземцем, ему тогда могла грозить даже смертная казнь. Так вот, Ульпиан на мой вопрос ответил, что выбор Севером такой невесты пусть и косвенно, но мог угрожать здоровью действующего принцепса, а это значило даже для обычных граждан смертную казнь. Ульпиан полагал, что вам с Севером тогда просто повезло, и император Коммод мог квалифицировать это просто как шутку, приведшую к свадьбе уже немолодого наместника Лугдунской Галлии. Более того, Коммод на самом деле был доволен его государственной службой, да и в своих частных беседах с Севером не ощущал вражды или угрозы своей особе. Может, еще и поэтому сам Север, став императором, заставил сенат, пусть и через два года, но принять постановление об отмене приговора «О забвении» и о признании Коммода божественным и сумел вернуть его прах в усыпальницу Антонинов, наперекор общему мнению в сенате Рима об одиозности Коммода. Заметь, провёл через сенат, хотя мог ограничиться своим рескриптом. Вспомни, начиная с Октавиана Августа, только четверо из одиннадцати первых императоров были постановлениями сената причислены к сонму богов сразу после смерти.

Юлия Домна почти всё время, что говорила сестра, держала голову опущенной и смотрела в деревянный пол. Ей очень хотелось хоть в чем-то возразить, особенно в том, что она – самая красивая девушка Сирии – была, может быть, не любима, но определённо в их отношениях с мужем было что-то большее, чем любовь. Поэтому даже после полного исполнения гороскопа Север в отношениях с женой проявлял несвойственную ему кротость, всегда глядел сквозь пальцы на любовные и политические интриги Юлии, которая, судя по всему, была окружена для него мистическим ореолом «волшебной помощницы, добывающей своему избраннику великое царство».

Императрица в свои сорок лет продолжала выглядеть почти так же, как и 23 года назад, когда впервые приехала в Рим, чтобы очаровать своей необычайной красотой местных патрициев и всадников, искушенных в вопросах любовной интриги и разврата. Дочь жреца Вааля, погружая своё сознание в сладострастный омут девичьих грёз, находилась в часы досуга полностью во власти восточной мистики. Юлия Домна была абсолютно убеждена, что могла пленить любого, используя неотразимые чары своей первозданной красоты. Тогдашний наместник Лугдунской Галлии, приехавший в Рим по вызову императора Коммода для согласования размеров налоговых льгот в своей провинции, был действительно, как говорила сестра, оповещен боевыми друзьями божественного Марка Аврелия, с которыми сам много лет воевал бок о бок против врагов Рима на границах империи, что в Городе появилась молодая сирийка, на первый взгляд не проявлявшая склонности к добродетели, но чей гороскоп говорил о том, что она предназначена для императорского трона. Север много времени проводил в коридорах власти Капитолийского холма и хлопотал заодно о выделении участка по Аппиевой дороге для захоронения своей жены Марции, умершей уже немолодой от простуды. Она успела родить супругу двух дочек, которых он привёз с собой и собирался оставить на воспитание в столице у родственников жены, пусть и дальних, но принадлежавших к патрицианскому роду. Мальчик, что родила Марция за несколько месяцев до смерти, остался в Лугдуне под присмотром кормилиц и сиделки, поскольку дальний путь в повозке врачами не одобрялся.