«Хочется взять все замечательное, что в силах воспринять, и хранить его...»: Письма Э.М. Райса В.Ф. Маркову (1955-1978) - [4]
Но, как и Вы теперь, был далек от религии, и поэтому многое оставалось мне закрытым.
Когда наступила гитлеровщина, я открыл свое еврейство, сначала из оскорбленной гордости, потом и духовное ядро. Изучил древн<е>евр<ейский> язык и получил доступ к величайшей мистике и метафизике человечества — к Талмуду, Зогару, лурианской каббале, хасидизму и т. д. (Верьте, что это я не из патриотизма — давно люблю и изучаю и индусскую, и китайскую, и мусульманскую, и западную мудрость.) Думал себя посвятить целиком этому, но пришлось бросить из-за того, что, взявшись 35 лет от роду за изучение древн<е>евр<ейского> языка и письменности, я убедился, что навеки осужден в них оставаться подмастерьем или калекой.
Вернувшись после войны в мою русскую стихию в Париж (хотя и сильно обедневшую) — выкристаллизовалось так: оставаться духовно евреем русской культуры. Опыт, приобретенный в еврействе, открыл мне глаза на духовность русского православия — главн<ым> обр<азом> на раскол. Кроме Аввакума, раскольники никогда не переставали творить напряженно и прекрасно в области веры. Они создали богатейшую, прекрасную литературу, увы, очень мало известную, даже самым образованным русским (все-таки покойный Г.П. Федотов ее знал и немало говорил мне о ней). Затем — русская философия, начиная от Сковороды и славянофилов до недавно умерших Франка и Булгакова. Особенно меня поразили погубленные большевиками Флоренский и А.Ф. Лосев — последний выступил в печати уже при большевиках и на свои личные средства, в советских условиях, выпустил 5–6 книг, вероятно наиболее гениальных из всего созданного в области мысли в XX веке во всем мире.
Ну вот — только теперь, когда все богатство Ренессанса мне, наконец, открылось, — оказывается, поздно. Мы с Вами, дорогой Владимир Федорович, остались, б. м., последними чудаками, интересующимися столь «несозвучным эпохе» старьем.
Но сидеть сложа руки, конечно, нечего. Именно встреча с Вами дает мне надежду. Если нас двое — значит, несомненно, где-то, неизвестно где, есть еще люди, стремящиеся к тому же самому, и мне кажется, что Ваши статьи и книга наверняка сделают большое дело, не только «растормошив», но и послужив сигналом ко встрече и объединению одиночек, ищущих того же, что и Вы.
М. б., наступает пора скликать рассеянную рать русской культуры для будущего, которого мы, конечно, знать не можем, но готовить обязаны. Солнце может встать неожиданно и растопить льды. А ведь 10 таких человек, как Вы (не только критиков, но и поэтов, повествователей, мистиков и т. д.), — это уже солнце. И даже если нам не дожить до настоящей весны, то наш труд не пропадет — он ее готовит, как не пропал даром труд парижских поэтов, которые в будущем непременно вольются в русло русской литературы ценной струей, свежей, новой и нужной.
Разве Аполлон Григорьев, Случевский или Леонтьев, тоже погибшие в безвременьи и писаревщине, не помогли возникновению Ренессанса и не обогатили его.
Даже еще больше — разруганный Писаревым и Ко философ Юркевич[10] — был учителем Соловьева, который без него, м. 6., так и остался бы «нигилистом», а без Соловьева не было бы Блока и Белого, т. е…. ничего.
Почему же нам отчаиваться и не верить в свои силы и в свое назначение?
Дать Вам список? Попытаюсь, хотя может случиться, что то, что мне показалось важным и что произвело сильное впечатление на меня, почему-либо (разница от личности к личности) оставит Вас равнодушным. Многое Вы, верно, сами знаете.
1. Иван Коневской — поэт, критик и философ, умерший очень молодым, поэтому неровный и часто незрелый, но в своих наилучших достижениях — гениальный.
2. Мережковский — лучше всего в лит<ературной> критике:
«Толстой и Достоевский» т. I.
«Гоголь и чорт»
м. б., также «Вечные спутники» — сборник кратких статей.
3. Розанов: «Природа и история»
«Люди лунного света»
«Опавшие листья»
«Уединенное»
«Апокалипсис нашего времени»
«Восточные мотивы»
«Русская церковь», а если его полюбите — то и все остальное, за редкими исключениями.
4. Белый: «Возврат»
«На перевале»
«Котик Летаев»
«Арабески»
«Символизм»
«Луг зеленый»
«Петербург» (первое издание в составе альманаха «Сирин») есть у него и гениальные стихи, напр<имер> поэма «Искуситель» в сборнике стихов, изданном Гржебиным в Берлине в начале 20-х годов[11].
5. Шестов — «Власть ключей»
«На весах у Иова»
«Афины и Иерусалим»
6. Флоренский — статьи, вышедшие в «Богословском вестнике» между 1910–1918 гг. В особенности гениальная «Корни идеализма».
7. Франк «Непостижимое»
«Живое знание»
8. Н. Трубецкой — К проблеме русского самопознания
9. Книги А.Н. Бенуа о живописи
10. Булгаков С. — «Философия хозяйства»
— «Свет невечерний» (лучшее краткое изложение метафизики православия из мне известных, имеет и самостоятельную философскую ценность)
11. Волынский А.Л. — «Русские критики» — книга очень важная тем, что он разделывает Белинского — Чернышевского и Ко, — сводя их к их истинным размерам, путем острого и толкового анализа их писаний.
12. Лосев — «Очерки античного символизма и мифологии»
— «Диалектика художественной формы»
— «Философия имени»
13. Замечательным русским языком написаны анонимные «Откровенные рассказы странника духовному отцу своему», даже если их содержание бы и не нашло отзвука в Вашей душе.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
На протяжении десятилетия ведя оживленную переписку, два поэта обсуждают литературные новости, обмениваются мнениями о творчестве коллег, подробно разбирают свои и чужие стихи, даже затевают небольшую войну против засилья «парижан» в эмигрантском литературном мире. Журнал «Опыты», «Новый журнал», «Грани», издательство «Рифма», многочисленные русские газеты… Подробный комментарий дополняет картину интенсивной литературной жизни русской диаспоры в послевоенные годы.Из книги: «Если чудо вообще возможно за границей…»: Эпоха 1950-x гг.
Оба участника публикуемой переписки — люди небезызвестные. Журналист, мемуарист и общественный деятель Марк Вениаминович Вишняк (1883–1976) наибольшую известность приобрел как один из соредакторов знаменитых «Современных записок» (Париж, 1920–1940). Критик, литературовед и поэт Владимир Федорович Марков (1920–2013) был моложе на 37 лет и принадлежал к другому поколению во всех смыслах этого слова и даже к другой волне эмиграции.При всей небезызвестности трудно было бы найти более разных людей. К моменту начала переписки Марков вдвое моложе Вишняка, первому — 34 года, а второму — за 70.
Переписка с Одоевцевой возникла у В.Ф. Маркова как своеобразное приложение к переписке с Г.В. Ивановым, которую он завязал в октябре 1955 г. С февраля 1956 г. Маркову начинает писать и Одоевцева, причем переписка с разной степенью интенсивности ведется на протяжении двадцати лет, особенно активно в 1956–1961 гг.В письмах обсуждается вся послевоенная литературная жизнь, причем зачастую из первых рук. Конечно, наибольший интерес представляют особенности последних лет жизни Г.В. Иванова. В этом отношении данная публикация — одна из самых крупных и подробных.Из книги: «Если чудо вообще возможно за границей…»: Эпоха 1950-x гг.
Георгий Иванов назвал поэму «Гурилевские романсы» «реальной и блестящей удачей» ее автора. Автор, Владимир Федорович Марков (р. 1920), выпускник Ленинградского университета, в 1941 г. ушел добровольцем на фронт, был ранен, оказался в плену. До 1949 г. жил в Германии, затем в США. В 1957-1990 гг. состоял профессором русской литературы Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, в котором он живет до сих пор.Марков счастливо сочетает в себе одновременно дар поэта и дар исследователя поэзии. Наибольшую известность получили его работы по истории русского футуризма.
1950-е гг. в истории русской эмиграции — это время, когда литература первого поколения уже прошла пик своего расцвета, да и само поколение сходило со сцены. Но одновременно это и время подведения итогов, осмысления предыдущей эпохи. Публикуемые письма — преимущественно об этом.Юрий Константинович Терапиано (1892–1980) — человек «незамеченного поколения» первой волны эмиграции, поэт, критик, мемуарист, принимавший участие практически во всех основных литературных начинаниях эмиграции, от Союза молодых поэтов и писателей в Париже и «Зеленой лампы» до послевоенных «Рифмы» и «Русской мысли».
«Наука, несмотря на свою молодость, уже изменила наш мир: она спасла более миллиарда человек от голода и смертельных болезней, освободила миллионы от оков неведения и предрассудков и способствовала демократической революции, которая принесла политические свободы трети человечества. И это только начало. Научный подход к пониманию природы и нашего места в ней — этот обманчиво простой процесс системной проверки своих гипотез экспериментами — открыл нам бесконечные горизонты для исследований. Нет предела знаниям и могуществу, которого мы, к счастью или несчастью, можем достичь. И все же мало кто понимает науку, а многие боятся ее невероятной силы.
Опытный издатель и редактор Ричард Коэн знает, на что надо обратить внимание начинающим писателям. В своей книге он рассказывает о том, как создавать сюжет, образы персонажей и диалоги; объясняет, кого стоит выбрать на роль рассказчика и почему для романа так важны ритм и ирония; учит, как редактировать собственные произведения. Автор не обходит стороной вопросы, связанные с плагиатом и описанием эротических сцен. Вы не просто найдете в этой книге советы, подсказки и секреты мастерства, вы узнаете, как работали выдающиеся писатели разных стран и эпох.
Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.
«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.
Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».
Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.