Хочешь жить - не рыпайся - [56]

— Ты думаешь, мне там нравится? В этой самой грязи?

— Нет, тебе там не нравится. Но тебя занимают люди, которые в ней плавают. Они занимают тебя, потому что ты считаешь их отличным от себя, но это не так.

— Ты хочешь сказать, что я такой же, как они?

Она мягко улыбнулась. Эта улыбка Сары мне особенно нравилась.

— Мы такие же, как они, Дек. Просто им пришлось делать выбор, чего от нас пока никто не требовал. Потому-то в большинстве своем люди остаются честными. Им не предоставляется шанса стать другими.

— Ты присоединилась к циникам, — заметил я.

— Нет, обучаюсь на твоем примере. Наблюдая за тобой. Когда ты работал на государство, тебе предлагали взятки?

Я кивнул.

— Несколько раз. Может, даже больше, чем несколько. Не всегда ясно, предлагают тебе взятку или нет.

— Но ты отверг их поползновения.

— Я ни одной не взял. Насчет отверг… Иногда я притворялся, что не понимаю, о чем, собственно, речь.

— А почему ты не брал взяток?

Я отпил «мартини». Вкус отменный. Не то, что виски с яблочным соком.

— Почему я их не брал? Моральные принципы. Чувство собственного достоинства. Плюс страх. А вдруг поймают?

— Есть и еще одна.

— Одна что?

— Причина.

— Какая же?

— Ты не нуждался в деньгах. А вот представь себе, что у тебя ребенок, и ребенку необходима искусственная почка, стоимость которой равна твоему заработку за год, а ты уже по уши в долгах. И тут кто-то говорит тебе: «Послушай, Лукас, как на счет того, чтобы взять десять тысяч баксов и закрыть кое на что глаза?» Что бы ты ответил? Только помни, что твое «нет» означало бы смертный приговор ребенку.

Я улыбнулся.

— За это, Сара, я тебя и люблю. Ты устанавливаешь собственные правила.

— Не уходи от ответа.

— Ладно, в такой ситуации я мог взять деньги, а мог и не взять. Но одно я знаю наверняка. Если я их не взял, а ребенок умер, моя честность стала бы мне слабым утешением.

— Именно об этом я и говорю. Людям, которым можно дать взятку, всегда нужны деньги. В твоем случае, тебе были бы нужны деньги для спасения ребенка. Кто-то другой хотел купить новую яхту. И кто скажет, кому они нужны больше? Тому парню, что желает купить яхту или тебе?

— И как мы выйдем из этого порочного круга?

— Выйдем, как и вошли, — ответила Сара. — Закроем эту тему. А коснулась я ее потому, что ты начал меняться.

Прикатил официант с салатом. Когда он оставил нас одних, я отдал салату должное. Он понравился мне никак не меньше «мартини».

— Что значит, я меняюсь?

— Становишься активным игроком. Раньше за тобой этого не замечалось. Два месяца тому назад ты не взял бы ключи из руки убитой женщины. Не стал бы поить несчастную Глорию Пиплз в больнице. Я думаю… мне кажется, у тебя навязчивая идея.

— И на ком же я зациклился?

— На этой Конни Майзель.

— Я же практически не знаю ее. Ешь салат. Очень вкусный.

Сара попробовала салат. Кивнула.

— Ты прав, вкусный, — но есть не стала, а продолжила рассуждения по главной теме этого вечера: что не так с Декатаром Лукасом. — С этим я не спорю. Ты видел ее пару раз. Но ты ее знаешь. Ты действительно знаешь ее. Это же видно. Ты знаешь ее не хуже капитана Бонневилля, а с тем ты и вовсе не встречался. Я думаю, ты знаешь Конни Майзель лучше, чем меня.

— Я не знаю, чего она хочет.

Сара рассмеялась. Не так уж и весело.

— Я ни разу не видела этой женщины, но и из того, что ты мне рассказал, мне ясно, чего она хочет.

— Чего же?

— Отмщения.

— Какое забавное слово.

— Отчего же? Оно из той самой грязи, где и обитает вместе с алчностью, ненавистью и всем прочим. Твоими старыми друзьями. Или знакомыми.

— Интересные ты сегодня выдвигаешь гипотезы.

Она поела салата, запила его заказанным мною вином. Посмотрела на меня и мне показалось, что в глазах ее я что-то уловил. Возможно, нежность.

— Ты не остановишься, не так? Постараешься дойти до конца, каким бы горьким и кровавым он ни был.

— Совершенно верно.

— Почему?

— Наверное потому, что хочу этого.

— Ты хочешь или должен?

Я пожал плечами.

— А какая, собственно, разница.

— Эти ключи, что ты украл. Как ты намерен с ними поступить?

— Я намерен использовать их по назначению.

После этого она замолчала. И более не произнесла за вечер ни слова.

Я решил, что половина третьего утра вполне подходящее для грабителя время. Почти все в этот час уже спят. Служба безопасности тоже мышей не ловит, даже в «Уотергейте». Успех моего блестящего замысла зависел от содействия достаточно высокопоставленного сотрудника департамента сельского хозяйства, которому я когда-то оказал небольшую услугу. Не упомянул его фамилию в отчете, хотя и мог. Я не преминул сказать ему об этом, и с тех пор он не позволял себе никаких вольностей с деньгами обращающихся к нему фирм.

Жил он двумя этажами ниже экс-сенатора Эймса и его доброй подруги и постоянной сожительницы Конни Майзель. Я позвонил ему из телефонной будки на Виргиния-авеню, в квартале от «Уотергейта». Прошло пять минут, прежде чем мне ответил заспанный голос.

— Слушаю.

— Привет, Хойт. Это Дек Лукас. Извини, что побеспокоил тебя.

— Кто?

— Дек Лукас.

Какое-то время ушло на то, чтобы он соотнес меня с собственной системой координат.

— Ты знаешь, который теперь час?

— Половина третьего. Ты меня извини, но я в безвыходном положении. Был на вечеринке и потерял бумажник. Я без машины, а мне нужно пять долларов на такси, чтобы добраться домой. Ты меня выручишь?