Хочешь жить - не рыпайся - [18]

— Если б я отдавал предпочтение мальчикам, — пробормотал Синкфилд, — этот бы мне понравился. Симпатяга, не так ли?

— Кто он?

— Кавалер. Вождь Игнатий Олтигби.

— Вождь?

— Наследный правитель в Нигерии, а также американский гражданин, поскольку мать его американка. Отец нигериец. Вроде бы. Все так перепутано.

Выглядел Игнатий Олтигби лет на двадцать восемь — двадцать девять. Он легко взбежал по ступенькам и одарил Синкфилда белоснежной улыбкой.

— Привет, лейтенант. Я опоздал?

Синкфилд посмотрел на часы.

— У вас есть еще несколько минут.

— Тогда можно и покурить, — он достал серебряный портсигар, предложил его Синкфилду, но тот поднял правую руку с недокуренной сигаретой. Тогда он предложил портсигар мне. — Не желаете покурить, сэр? — говорил он с английским акцентом.

— Я не курю.

— И правильно.

Он продолжал смотреть на меня, а потому Синкфилд решил, что нас надо представить друг другу.

— Это Декатар Лукас. Игнатий Олтигби.

— Добрый день, — он не протянул руки. И правильно сделал. Я не люблю пожимать чьи-то руки. — Вы приятель Каролин?

— Нет.

— Он репортер, — пояснил Синкфилд.

— О, неужели, — он бросил только что закуренную сигарету на ступеньку и растер ее ногой. — Как это, должно быть, интересно.

— Захватывающе.

— Вот-вот, — он улыбнулся Синкфилду и прошествовал в церковь.

— Как я понимаю, вы с ним уже побеседовали.

— Да, — кивнул Синкфилд. — Он ничего не знает Или говорит, что ничего не знает. Но разве можно ждать чего-то иного от человека, который выдает себя за нигерийского вождя, родился в Лос-Анджелесе и разговаривает, как английский дворецкий? Готов спорить, баб у него больше, чем у петуха — кур.

Джек Проктер, напарник Синкфилда, подошел к нам. Высокий, широкоплечий мужчина с на удивление добрым лицом.

— Пожалуй, я пойду в церковь, Дэйв.

— Почему нет?

— Ты тоже придешь?

— Через минуту-другую.

Мы постояли на лестнице перед церковью, пока Синкфилд докуривал последнюю сигарету. И уже повернулись, чтобы войти в двери, когда по ступеням поднялась женщина в коричневом брючном костюме и остановилась рядом. На пиджаке было восемь больших пуговиц, но располагались они не симметрично, а под углом, потому что женщина неправильно застегнула пиджак. Ее длинные темно-каштановые волосы падали на плечи. Глаза скрывали большие темные очки. На губах алела помада. А жевательная резинка не могла устранить запаха виски. Дорогого виски.

— Здесь отпевают Каролин Эймс? — спросила женщина.

— Да, мадам, — ответил Синкфилд.

Женщина кивнула. Я подумал, что она моложе меня, года тридцать два и тридцать три, и она показалась мне очень уж домашней. Она совсем не напоминала любительниц набраться с самого утра. Наоборот, я легко мог представить ее у плиты, пекущую плюшки.

— Я опоздала? — слова она старалась произносить как можно четче.

— Вы успели вовремя, — ответил Синкфилд. — Вы — подруга мисс Эймс?

— Да нет, пожалуй подруга Каролин. Я давно ее знала. Может, и не очень давно. Шесть лет. Я была секретарем сенатора. Личным секретарем. Потому-то я и знала Каролин. Меня зовут Глория Пиплз. А вас?

Она, похоже, настроилась поболтать, но Синкфилд разом осек ее.

— Моя фамилия Синкфилд, мадам, но, может, вам лучше пройти в церковь и занять место. Служба вот-вот начнется.

— Он там? — спросила Глория Пиплз.

— Кто?

— Сенатор.

— Да, он там.

Женщина решительно кивнула.

— Хорошо.

Она проследовала дальше, практически не шатаясь.

Синкфилд вздохнул.

— Без таких не обходятся ни одни похороны.

— Без кого?

— Без алкоголиков.

В церкви мы уселись в последнем ряду, рядом с напарником Синкфилда, Джеком Проктером, и частным детективом Артуром Дэйном. Два передних ряда по обеим сторонам центрального прохода пустовали. Лишь слева сидели сенатор и Конни Майзель, а справа — мать покойной.

Служба обещала быть короткой, и уже катилась к концу, когда женщина в коричневом брючном костюме, представившаяся как бывшая секретарь сенатора, поднялась и двинулась к алтарю по центральному проходу.

— Бобби! — закричала она. — Черт бы тебя побрал, Бобби, посмотри на меня!

Не сразу до меня дошло, что под Бобби подразумевался экс-сенатор Роберт Эф. Эймс. Служба прервалась. Головы присутствующих повернулись к женщине. Все, за исключением головы Роберта Эф. Эймса. Или Бобби.

— Почему они не подпускают меня к тебе, Бобби? — кричала женщина, которую звали Глория Пиплз. — Я хочу хотя бы минуту поговорить с тобой. Одну чертову минуту!

Синкфилд уже встал и шел по проходу. Но Конни Майзель оказалась проворнее. Она взяла женщину за руку, а та продолжала вопить:

— Я только хочу поговорить с ним! Почему мне не дают поговорить с ним?

Конни Майзель наклонилась к правому уху Глории Пиплз и что-то прошептала. Со своего места я увидел, как побледнела Глория. Она буквально сжалась, затем испуганно огляделась. Потом посмотрела на переднюю скамью, где сидел сенатор. Но увидела лишь его затылок.

Конни Майзель сказала что-то еще, всего несколько слов. Глория Пиплз зло кивнула, повернулась, протиснулась мимо Синкфилда и побежала к дверям. Когда она поравнялась со мной, по ее щекам уже текли слезы. Конни Майзель вернулась на свое место рядом с сенатором. Синкфилд вновь составил мне компанию на заднем ряду. Служба возобновилась.