Хмурые будни холодной войны. Ее солдаты, прорабы и невольные участники - [60]
В принципе инициаторы объединения Югославии и Албании попытались применить тот же подход к устранению межнационального конфликта, что и в сербско-хорватских (Югославия) и сербско-болгарских отношениях (Балканская федерация), – для ликвидации этнотерриториальных противоречий предполагалось объединить конфликтующие народы в одно государство. Более того, в известном смысле эта идея восходила к опыту СССР>49. Так же как и в случае югославско-болгарского объединения, югославской столице отводилась роль «собирателя земель», а Югославии (и, возможно, Сербии) – господствующая роль в новом государстве. По крайней мере, именно так это могли воспринимать болгарские и, в особенности, албанские деятели. Собственно говоря, в Белграде этого и не скрывали. Как заявил в Тиране в ноябре 1947 года представитель ЦК КПЮ при ЦК КПА С. Златич: «По мнению югославского руководства, создаваемый шаг за шагом экономический союз наших стран, включая Болгарию, по существу является центром будущей балканской федерации, ядром которой является Югославия»>50. По поручению Тито он высказал в столице Албании «удивление и беспокойство тем фактом, что, в то время как другие страны Балканского полуострова и Центральной Европы все теснее сплачиваются с Югославией, наши отношения с вами находятся в (неудовлетворительном) состоянии». Это было сказано после множества соглашений, заключенных между двумя странами, подобных которым Югославия не имела ни с одним государством>51.
При этом выносились за скобки весьма непростые отношения между народами внутри самой Югославии и подразумевалось, что эти народы уже якобы стали одной нацией, по крайней мере по отношению к внешнему миру. Логика и аргументация Тито имела генетическое родство со сталинской логикой и аргументацией. В августе 1947 года он заявил, что Югославия проявляет интерес к Албании, исходя из интересов самого албанского народа, стремясь сохранить независимость Албании. Но Югославия была заинтересована в Албании как в важнейшем географическом и военно-стратегическом пункте>52.
В первые годы помощь СССР Албании рассматривалась в Белграде не как проявление желания СССР оторвать Албанию от Югославии, а наоборот – как содействие сближению между двумя странами. Естественно, это не могло вызвать энтузиазма у национал-коммунистов в других странах Центральной и Юго-Восточной Европы, только что получивших власть в своих государствах. Если с главенством И.В. Сталина и СССР они еще могли и вынуждены были мириться, то претензии И. Броза Тито выглядели для них неприемлемыми.
Югославско-албанское объединение не раз обсуждалось и в Кремле. Ближайший соратник Тито Кардель в апреле 1947 года информировал Сталина: «У нас на территории Косово и Метохии и сегодня проживает больше албанцев, чем сербов. Мы думаем позднее, когда установим еще более тесные отношения с албанцами, уступить им эти территории». Сталин ответил: «Очень хорошо, правильно» – и сказал, что объединение надо совершить как можно быстрее>53.
Вопрос Сталина, заданный им Э. Ходже на их встрече в Москве 16 июля 1947 года, вовсе не был наивным или обусловленным действительным незнанием ситуации, а, скорее, хорошо продуманной провокацией: «Разве вы и ваши товарищи не удовлетворены своими отношениями с Югославией? Это хорошо, что вы имеете дружественную Югославию на своих границах». Видимо, уже тогда вождь стал задумываться о долгосрочных последствиях создания сильной федерации на Балканах под руководством Тито и планировать иную политическую конфигурацию, выстроенную по неизменному принципу «разделяй и властвуй». Не исключено, что при этом он опирался на оценки как Л.Д. Троцкого и Г.Е. Зиновьева 1910-х годов, так и аналитика Коминтерна В.Л. Хорватского 1933 года и дипломата И.М. Майского 1943 года. Все они отрицательно (хотя по разным причинам и в разной историко-политической ситуации) оценивали возможные региональные объединения в Средней Европе.
Согласно оценке Джиласа, «на фоне этих разногласий между советским и югославским правительствами все заметней становилась тенденция Москвы занять место Югославии в Албании. Югославам казалось это крайне несправедливым, поскольку объединяться с Албанией предстояло не Советскому
Союзу, и к тому же он не был ее непосредственным соседом»>54. «Расхождения начались во время войны. Но и тогда, а еще восторженнее и сознательнее – после войны, было слияние и [само]отождествление с Советами: различия возникали, нагромождались, множились и исчезали, но суть не менялась – вплоть до начала 1948 года, – писал тот же М. Джилас. – Лишь только оказавшись на нашей освобожденной территории, советские военные миссии начали устанавливать связи с [представителями] нашего аппарата способом, обычным для отношений между государствами, в особенности крупными, но способом, непонятным и недопустимым при нашей открытости по отношению к ним и при совпадении нашей философии и целей с их философией и целями. Они намекали на опасность, [исходящую] с Запада, в особенности от англичан, и “были очень озабочены” единством нашей партии, ссылаясь при этом на свой собственный горький опыт с троцкистами и другими уклонистами-“шпионами”. Панславистские, прорусские тосты и приветствия со стороны попутчиков коммунистов из буржуазных партий вызывали у них улыбку»
