Хмельницкий. Книга вторая - [37]

Беглецы с болью в сердце вынуждены были молниеносно изменить направление…

Буря чувств охватила душу Богдана, когда он наконец оказался на вершине скалы, которая, казалось, звенела как струна от ударов волн! В клокочущем безграничном морском просторе его глаза искали если не землю, то хотя бы звездочку, мерцавшую над ней. А черная морская пучина только хохотом отвечала ему, жаждущему увидеть свой родной край!..

Назрулла схватил за руку замечтавшегося Богдана и насильно потащил к баркасу. Им пришлось прыгать с обрыва, брести по бушующему морю, прегражденному острыми, мшистыми скалами, за которыми покачивался баркас.

А на востоке занималась заря, подчеркивая величие разбушевавшегося моря. В небо уже поднялись стрелы ярких лучей утопавшего в волнах солнца.

— На весла! — крикнул турок-контрабандист.

Оставшийся слуга патриарха с мольбой глядел на контрабандиста, все еще надеясь на возвращение своего друга. «Своей головой отвечаете, дети мои, за жизнь моего юного друга!..» — до сих пор звучали в его сознании слова патриарха.

Богдан не прислушивался к приказам контрабандиста, он верил в искренность людей, помогавших ему бежать. Турок-контрабандист сказал, что до рассвета они должны покинуть это место и уйти в открытое море. Богдан взялся за весла вместе с болгарином. Назрулла сел рядом с осиротевшим греком, выражая ему искреннее сочувствие. Хозяин и командир баркаса стоял у руля, грудью опираясь на него. Кому как не ему надо искать выход, когда рухнули неожиданно надежды на передачу беглецов запорожцам. Все пути к казакам оказались отрезанными.

Беглецы, забыв об усталости, изо всех сил налегли на весла. Баркас оторвался от берега и понесся в открытое море, разрезая бурлящие, пенящиеся волны. Вода захлестывала баркас. Свободный от гребли албанец энергично вычерпывал деревянным ковшом воду из баркаса. У них был и парус. Но как поднять его при таком порывистом ветре и высокой волне! Ведь этот ветер больше всего и навредил стремительным чайкам отважного полковника Мефодия Мосиенко, заливая их водой.

Об этом рассказал беглецам верный патриарху турок, хозяин баркаса. Казаки дважды приближались к Босфору, и каждый раз не столько Галила-паша, сколько море вступало с ними в бой. Нападение казаков на Стамбул в этот раз было безуспешным. Только однажды ночью казакам удалось навязать бой кораблям Галилы-паши и отбить у него более десятка бортовых пушек. Но к утру нападающие и сами не досчитались шести чаек. Среди них и чайка, на которой находился их полковник. Остальным чайкам пришлось уйти в море. Одна затонула уже у берегов Болгарии, где высадились казаки после ожесточенной схватки.

— А казаки спаслись? — спросил Богдан, не подумав.

— Это как кому повезет, эфенди, — пожал плечами рассудительный турок. — В таких волнах казак, как в густом лесу: разве только заблудится, а в руки врагу не дастся! А кому посчастливится добраться до болгарского улуса, тот будет принят там как родной, ведь одной веры люди!..

Богдан вздрогнул от ощущения какой-то новой силы. «Одной веры люди!..» Казацкие чайки разбрелись теперь по бушующему морю, просторы которого стали для них перелесками и буераками. В них легче спрятаться, чем искать. Морякам Галилы-паши не найти и не догнать их. Но найдет ли их утлый баркас контрабандиста? Казаки настороженно блуждают по морскому простору, присматриваются к чужим и разят, не спрашивая, кто такие. А ведь беглецы в янычарской форме…

— Грести, зорко следя за берегом, не удаляясь от него и… избегая встреч с какими бы то ни было галерами! — вдруг властно сказал Богдан, поняв, что ему самому теперь следует позаботиться о своем спасении. — Не терять из виду берег, плыть вдоль него на север, к устью Дуная!..

Турок с нескрываемым интересом посмотрел на неожиданно объявившегося командира. Словно только сейчас заметил его на своем баркасе. Покачал, головой, невольно вздохнул. На своем веку, за время рискованного морского промысла, он видел всяких людей. Но среди молодых такого не встречал. К тому же он уже подумывал о возвращении на берег, чтобы в чаще леса укрыться от бури. А к устью Дуная — не рукой подать! Еды взяли немного.

— Был уговор, что плывем до встречи с первой казацкой чайкой, — попытался он возразить.

— Уговор остается уговором, эфенди. Но чайки, видимо, теперь прибило волной к берегу. Давайте поищем их в прибрежных водах, — быстро сообразил Богдан.

Этот разговор слышали все на баркасе. Рискованное путешествие по бурному морю заставляло каждого напрягать внимание, прислушиваться ко всему. Янычар-болгарин Испирлик в душе соглашался с Богданом. Ведь берег — это уже его родная земля. Там живет мать!

…И днем, и наступавшей бурной ночью, более безопасной для бегства, Богдан, не бросая весел, командовал как старшой. Трое суток качались они в колыбели бушующего моря. Богдан почувствовал, что значит свобода! Морские волны, их пенистые гребни способствовали этому. Им нет преград! Но ему теперь не волны, навевающие мысли о свободе, станут преградой на пути к ней.

На вторые сутки установили на баркасе дежурство, поочередно отдыхали. Только Богдан не мог уснуть во время отдыха. Порой он, гребя, чувствовал, как вдруг исчезал на мгновение окружающий мир и бушующее море. И только образ плачущей матери всплывал у него перед глазами. Но тут же его заслонял другой: растрепанные густые волосы, прикрывающие злые глаза блудницы, ее чарующий, пленительный голос и тянущиеся к его горлу хищные руки…