Хмельницкий. Книга вторая - [146]

Гетман тяжело, будто нехотя, поднимался с кресла, положив руку на плечо сына, и, не прощаясь с гостями, направился через зал к выходу, пробиваясь сквозь толпу танцующих. Поручик Скшетуский освобождал ему путь. За гетманом последовал и Лащ.

Почти у выхода гетман увидел полковника Николая Потоцкого.

— Пожалуйста, па-ан Николай, оставайтесь вместо меня гостеприимным хозяином. И-и… пусть этот казацкий сотник завтра же… — и опустил вниз руку, словно выметал за дверь мусор, — отправляется в полк! — сказал Конецпольский и вышел из зала.

Богдан следил глазами за Конецпольским, пока он не вышел из зала. Его интересовал не так гетман, как его слишком аффектированный поручик Самойло Лащ. Он хорошо знал, какой невыдержанный и своевольный этот развратный воин. Недобрая слава ходила в стране об этом человеке. Он нужен был гетману, несмотря на его недобрую славу среди иезуитов. Безумная воинская удаль Лаща больше импонировала воину гетману, чем все эти баниции и проклятия!

— Пан Богдан, кажется, не желает танцевать со мной? — снова услышал он позади себя знакомый голос пани Потоцкой.

Богдан резко обернулся, словно пойманный с поличным. А ему на плечи дружески опустилась рука полковника Николая Потоцкого:

— Пану сотнику сейчас, очевидно, не до танцев, хе-хе-хе… Его милость гетман просил меня развлечь вас. Если завтра утром пан сотник захочет отправиться в полк, сопровождающие уже выделены. Вместе с паном Хмельницким поедут пятеро гусар, которые возвращаются в свои сотни при Чигиринском полку.

— Бардзо дзенькую пана полковника. Действительно, хотелось бы выехать завтра пораньше, — и откланялся даме, не поддаваясь на соблазн. Поскорее домой, домой!

Он старался не смотреть на ее оголенные плечи, на лицо. И отошел в сторону, давая проход запыхавшемуся джуре полковника. У жолнера был такой встревоженный вид, что, казалось, он вот-вот закричит «караул».

— Минутку внимания. Прошу выслушать меня, пан полковник! — воскликнул взволнованный джура, обращаясь к занятому разговором полковнику. — Беда, ваша милость… Запорожский бандит, полковник Иван Сулима ворвался в Кодацкую крепость! Он уничтожил весь французский гарнизон, разрушил крепость!.. — захлебываясь, выпалил джура.

— Зачем так кричать! Кто об этом сообщил? Комендант крепости? — гневно спросил полковник.

— Трое жолнеров и спасшийся драгун только что прискакали в сопровождении отряда чигиринских реестровых казаков! Коменданта крепости, полковника Мариони, казаки зарубили. Там бунт…

— Пресвятая дева! Какой-то Сулима… крепость, построенную французскими инженерами!

— Разрушил дотла, панове… — продолжал джура.

Богдан был уже за дверью, когда из зала бросились бежать гости. Казалось, Сулима потряс стены и этого замка коронного гетмана. Богдан с трудом сдерживал улыбку и в то же время был потрясен этой страшной вестью.

— Слышали, пан сотник? Ваш неприкаянный Сулима бунтует. Такую крепость снести! — с упреком бросил Богдану сенатор Кисель.

— Руками построено, руками и разрушено, не так ли, уважаемый пан сотник?! — напомнил Потоцкий фразу, сказанную Богданом в Бродах.

— Так говорили и сарацины, разрушая Карфаген, уважаемый вельможный пан полковник, — не задумываясь ответил Богдан, с трудом удерживая душевное равновесие.

Теперь гетману есть кого осудить, чтобы выполнить условие султана, казнившего Аббас-пашу. Немедленно в Чигирин, к верным казакам, если они еще остались! Надо срочно спасать Сулиму от топора палача!

18

Богдан отказался от сопровождения гусар. Да и Потоцкому сейчас было не до этого. А Богдану теперь хотелось побыть наедине со своими думами. Ведь есть над чем ломать голову, о чем поразмыслить сотнику Чигиринского полка реестровых казаков. Они ведь ревностно осуществляют политику Речи Посполитой, стремящейся покорить запорожцев.

Хмельницкий узнал от маршалка гетманского дворца, по какой дороге срочно отправляется на Украину полковник Потоцкий с двумя тысячами королевских, хорошо вооруженных войск. Даже пушки берет с собой и… ксендзов для принятия покаяния от… окатоличенных перед казнью казаков.

Казнь на колах, четвертование! Неужели украинский народ вечно будет умирать по воле польских шляхтичей? Колы, четвертование! Даже мороз по коже пошел у Богдана от таких страшных мыслей.

Но за что же? Неужели только за то, что украинцы противятся католицизму, хотят сами управлять своим государством? Своим, освященным традициями отцов и дедов православным украинским государством!..

И тяжело вздохнул, словно отгонял от себя эти берущие за душу мысли.

— А какие это традиции отцов и дедов? — вслух спрашивал себя он, посмотрев на своих казаков. — Нет у нас традиций, хотя мы на словах и гордимся ими! Наливайко только начинал борьбу за них, выискивал и… погиб, едва провозгласив лишь пламенные призывы…

Глядя на широкую степь, девственный лес и безграничное небо, он старался отвлечься от назойливых мыслей, от тяжелых воспоминаний и раздумий.

Богдан спешил, подгоняя своих казаков, меньше отдыхая ночами. Иван Сулима! Так и не нашел он с ним общего пути. Слишком узкими становятся эти общие пути и продолжают суживаться так, что и одному трудно пройти… Надо искать других путей! Только застать бы Ивана Сулиму на Днепре и спасти его! Пускай снова отправляется хоть к самому Люциферу на шабаш или…